***
Пустые хлопоты. Спина болит ночами.
Но боль внутри мне порошком не превозмочь.
Приходит женщина с горящими очами
И все куда-то меня хочет уволочь.
Семья далекая в кроватях по соседству -
Сынишка возится, жена грозит святым.
Напрасно. Не замызганное детство
Хотел бы я. Но надо быть простым.
Март 2014
***
Новый год больницею вперёд.
Я лекарства путаю с деньгами.
До аптеки синими ногами.
И супруга трубку не берёт.
«Что с детьми? Получше или как?» -
Выдыхаю в теплоту маршрутки.
За спиной подбеленные шутки
И какой-то ситцевый дурак.
Добегаю. Стоп. Вот и оно,
Здание, глотающее жизни.
Медсестра посмотрит с укрозиной
И откроет мне в двери окно.
Новый год, меня ты отпусти!
Перестань над немощным глумится.
В стёкла бьются птицы или лица
И в стакане высыхает дно.
Февраль-апрель 2013.
***
Жена ушла. Ребёнок с нею.
В стакане труп хмельной осы.
А я пред Пасхою говею,
Смотрю устало на часы.
И мне бы надо как-то спиться,
Средь грядок полдничных пропасть,
Но всё мешают в небе птицы,
Мангала огненная пасть.
Как каторжник, хожу по даче,
Лопату вяло волочу,
Устало пью, а это значит –
На небо скоро полечу…
Но нет. В меня вцепились дети
И отмороженный мангал,
И абрикос, и песни эти,
Что дятел ночью выбивал…
Май 2013.

***
Купить отвёртку и креститься –
Чего же боле, мать твою?
До смерти не дойти по спитце –
Дойти до жизни. Отдают
Мне счастье втридорога ныне,
А раньше было за пятак…
Но счастье ли?...Лежу в полыни
И думаю, что я дурак.
Апрель-май 2013.

Любовь не ноша, чтоб быть мне в тягость,
седой порошей метёт зима,
к подъездам тощие льнут дворняги
и мир становится тесноват.
Москва в тумане, в Москве ненастье,
сжимаю пальцами хрупкий лёд,
высотки снежный стирает ластик,
но скуку с горечью не берёт.
и снова листья умрут в сугробах,
в метелях звонких утонет явь,
с утра рыдают ветра взахлёб и
разбудят солнце, а ты представь,
что скоро новые будут песни
и мне не спрятаться, хоть убей,
от непогоды, ведь повсеместно
Москва включает сезон дождей.

Всё как обычно: пагоды тумана
Растают к ночи в желтых облаках,
Вначале осень слишком многогранна,
Задумчива, прозрачна и легка.

Потом замето тяжелеют веки,
И в сумрачных глубинах октября
Ломается пространственности вектор,
Кострами стужи облака горят.

И яблок аромат тяжелым шлейфом
Ложится рядом, словно старый пёс,
В ветвях колючих стихла птичья флейта,
А значит ожидается мороз.

Водой холодной льется свет из окон,
Чтоб вскоре стать рекою ледяной.
И небо, поворачиваясь боком,
Плывет и плачет прямо надо мной.

Ангелы тоже курят и по ночам рыдают,
Слушают Боба Марли, кутаясь в сизый дым,
Едут чужим маршрутом в лязгающем трамвае
И подчищают память тем, кто не был любим.

Ангелы тоже смотрят летом в ночное небо,
Ждут от него намёков, символов и звонков,
В съемных квартирах снова передвигают мебель,
Крыльями ловят солнце, звёзды и мотыльков,

Ангелы тоже помнят, и обрывают молча
У луговых ромашек белые лепестки,
Знают, что даже капля камень бесплодный точит
И, что летать умеют те, кто душой легки.

Спят иногда тревожно ангелы, как и люди,
Видят порой кошмары в чёрных холодных снах..
В жизни бывает часто - ангелы тоже любят,
Ищут ответы в книгах, в сердце, в твоих стихах.

В городе, где внезапно приходит осень
А в переулках гуляет кофейный сумрак,
В небе летают ангелы и стрекозы,
Делая проще то, что казалось трудным,
Чтоб наблюдать за тем, как краснеют листья
Буйно растущего дикого винограда,
Как в поднебесье колышатся кипарисы,
Звезды сметая, которые будут падать
В наши ладони, как бронзовые монетки.
Книга прочитана, стынет глинтвейн в стакане,
Между страниц засохла полыни ветка,
Похолодало в городе без названий.
Благоразумие - сон на моих ресницах,
Но по углам тревожно застыли тени.
Я, как всегда, в саду забываю спицы,
Воткнутыми в клубочки моих сомнений.
Мир невелик. И вроде бы даже тесен,
Тлеет углём в камине денёк субботний,
И я подумаю сколько же лет мы вместе?
Вроде бы шесть, а ты засмеешься - сотни.

Короче дни и тише вечера,
В камине дачном треск сухих поленьев,
Храню в душе, как клад, как драгоценность,
Оставшийся от лета тонкий шрам.
Твой выдох превращается в туман
На сером необъятном побережье,
Где луч надежды радует все реже
И катится луна по облакам,
Наполненная ярко-желтым соком,
А ты мне отвечаешь невпопад
Про дикий перезревший виноград
И яблоки, что сорваны до срока.
И в темно-синий предзакатный час
Когда осенний день сползает в зиму,
Смотри, любимый, смерть проходит мимо,
Возможно даже не заметив нас.

Реальность такова: ушедшие молчат
И дремлет сизый лес, и пахнет можжевельник
И продолжает ночь до одури качать
Холодную луну в белёсых птичьих перьях,

И в рыхлой тишине мы слепы и глухи,
Есть уникальный шанс - остаться незаметным
Для теплого дождя, и только лопухи
Качают головой, встревоженные ветром.

Шероховатость чувств влюбленным не понять,
Ведь в юности свет звезд и запахи поярче,
Мы бьемся за травинки крошечную пядь,
За блики на стекле, за лепестки ромашек

За то, чтоб замереть, и в памяти хранить
Сиреневую взвесь полуночного сада.
Ушедшие молчат, но нам горят огни
Далеких Персеид летящих звездопадом.

С уважением, Екатерина Ю.

Так пограничник гранит строку, полярник сбивает лёд
Планктон пожирают киты акул, и скаты плывут в полёт.
…….
Баул в рундук. Берегут трофей. И все затаили дух,
А в небе стон миллионов фей: «К чему они всё ведут…»
Ведь зло веслом за узлом скрипит, отъята его мечта,
Змей не спит - часовой не спит. И омуты у поста.

Ловкач мониторит небесный свод, не лезет ли Кукулькан
Бастард хороводит и камбуз ржёт над шутками старика,
Админ отбивает волшебный ритм, раскачиваяcm луной,
Пижон Балбеса послал на бушприт, бутылки увидев дно.

Но вот Косуля танцует «джайв», и падают штабеля
И только Смыш тарапунькой: «Ша! Какие здесь кабеля?
Уставились, будто не плоть, а смысл просвечивает сквозь тюль
Ещё неизвестно какой кумыс нальёт нам месяц-июль…».

Ловкач, покачивая суму, схватил за косичку Смыш,
Косуля, выделив лёгкий мускус: «О чём ты малыш, шумишь…»
И синей сини синеет край, от радости выгнув рай
и всё сильней и сильней с утра дрожат на ветру флюгера.

От ревности золотых басов расстроился дифферент,
Бизань студит азиат-муссон, шипит атмосферный френд:
На юго-восточный и западный сектор, (и тут уже не до манер)
Юля от страсти меж полюсов, идёт ураган «Ксавьер».

И змей юлит и кусает киль, и телу стоять невмочь,
Ты звёзд алкал ледяную пыль, а он выгрыз в судне ночь
Солёным холодом окатил: «А стоит ли дальше жить?»
Мол, нет в раю ни травы, ни простынь - добыча и тот, кто сшиб.

И кто-то сиплый за темнотой задвинул чужую речь:
«Мол, хлоп мне в рот золотой пистон, но в трюме я видел течь.
Мол, чтоб мне в ласт золотой костыль, семнадцать русалок в гюйс,
но в трюме стон, золотая пыль. Так кто там лежал безчувств?

Сверкнуло солнце. Косуля в джайв. Но вылетел дух теней.
Бастард передёрнул затвор: «Лежать! Зачем нам в залив свиней!»
А от Админа не жди добра, когда у него с собой,
И нет ли под компасом топора, косил на штурвал любой.

И вот они распрощались вдрызг, и только нудила Смыш;
Мол, нет в раю молодильных рыб - одна пустота и мышь.
Мол, если в радости не светло, то подлый уже любой
И коль нет тех, кто не любит зло, какая уж тут любовь...

Балбес сожрал припасы и Смыш, и был чумой заражён.
Ловкач столкнул Косулю с кормы, туда же слетел Пижон.
А сам уснул, не захлопнув рот, и в нёбо ужалил змей.
Остался Бастард, добыча и тот, чей браузер всех верней.

Их двое. Курс на море Огней. Вода, солонина, грог.
Вьют плети водоросли Минерв, манильский свивая трос,
Совету из ста и семи семей не выдумать той крезы
как правил ими зелёный змей, высовывая язык.

К утру Бастард изливает пыл и, Чу! Допускает тишь.
И тут как тут - искуситель могил: «Шутишь что ли, малыш?»
Свисток ядра – где вода, где грог, и это прискорбный факт,
и гонг вырывает из сердца дробь проигрываемых атак.

От жажды жизни Бастард устал, и нет его больше днесь,
Админ возопил, обратившись в даль: «Кому же я нужен здесь?
Один как Один, и гул беды. Так ставь же меня к стене!
О, где ты, змей-повелитель дыр? Давай-ка, осатаней!»

Но пыль рундука, увы, пуста. И смыло как пол лица.
Запрета нет. «Обманул Бастард! Догнать бы его с торца…»
Админ, изрыгая баланду слов, растрясывает баул…
и блеял хор золотых козлов, и в голову лез манул.

Так кто же был, виноват, что жив? И кто убивал, смеясь?
И кто над нами барражировал словно князь?
В тисках молотком стучало: (На счёт начинаем: «три»).
нельзя же так, чтобы с отчаянием нельзя заключить пари.

Попытка оно не пытка, коль выбелен ты стеной
Ведь есть у клубка и нитка, и узелок потайной,
А чтобы нас у причала встречали хоры харит -
Всегда начинай сначала и помни, что есть внутри.

…И выбелило любови, и вновь раскалилась сталь
И вспыхнуло не от боли, что больше себя не жаль.
Мошкой полыхнуло прошлое, развеялась полова:
брусника, тайга, морошка, и омуля на дрова…

Он вспомнил солёный Север, Талнаха полярный ил,
Сплав лета по Енисею и надалыкельный «Ил»…
Сияющие капели… берёзовый кузовок…
Как пили потом и пели - друзья, что сплелись в комок:

Ловкач был простой и сильный, возил и махал веслом.
Смыш знала уют, корзины и ведала ремесло
Балбес расставлял треноги и реставрировал пчёл…
Пижон помогал убогим и делал вид, что «не при чём»,

Бастард разнимал кручины, развязывая петлю.
Косуля? Зачем причины, когда тебе кто-то люб?
Ведь жаль лишь того, кто сеет, а я как шкатулка пуст…
И коль бы мог, возвратил бы всех. И слово моё из уст.

Воспоминаний дожёван юг, щекочет последний мох
Вода утекает в карманы юрт, на Фишт приходит «муох»
Над ним наклонился зрачок совы, и он отошёл наверх.
И пискнула молодая выпь, и крикнул в заливе стерх.

Ловкач, Барбос, Косуля и Смыш, Бастард, Пижон и… пешком.
(поскольку Админ воскурил камыш, поскольку его здесь «ом».)
Они озираются: где их струг? И сладко храпит манул.
«Мы выработали последний круг. Программер не обманул».

О, синий тур, о, каспийский тигр, о, стеллеров паладин,
О, тилацин - тасманийский волк, флажковый речной дельфин
Волшебный вереск и меч-трава и странствующий дюгонь
весь мир без яда, зубов и жвал, где мы сбережём огонь.

И умной не надо иметь головы - в Эдеме нет злой совы.
Там столь любви, сколь в поле травы и ждёт там Отец живых
И пусть окровавил собою зверь, мы вылечимся от ран
научимся жить и верить без паники и забрал.

В самом Создателе Сын и Дух, и нет ничего, что «без»,
А в небе летит тополиный пух и нам не достать небес,
Христос Воскресе! Дитя, играй, фонтаны его уму!
Добро пожаловать в небо-рай! Пореже и по одному.

…А там блестит молодая поросль, Адам осветляет полдень,
У Евы на лоне алмазы рос, и Лето уходит в полночь,
Началом начал запечатан чат. И вверх поднимает дым.
Себя от себя уметь отличать и верить, судьба - живым.

ГАНС И КЛОТИЛЬДА (сон)

Мы поменяли пол, желания, женщин, столпы, квартиры, скважины и лифты,
Весну мне в нос, туманы-растуманы, когда же кончится московска стройка
бегут не дни, века - ремонт и слякоть … но это так, о качестве прелюдий…
вечером
«А не пора ли выйти на работу?» - подумала весёлая Клотильда, -
«И муж уж не ретив и смотрит боком. А я букашек с детства не любила,
Они залезут подле Лабытнанги, потом чешись по самое лукошко
а жить привычно всё же в поднебесье, без всякой ерунды и уплотнений.»
А на работе (зажимает пальцы): «Корпоративы, деньги, смысл жизни,
подруги, сплетни, ревность, канцелярка. А вдруг подпрыгнет старый харизматик?
И полетим как в нарковетдиспансер… Да вряд ли… (Раздеваясь)... «Кобелина!
И фрау их не сосчитать на пяльцах!»
(Их бин мерси, сеньоры генацвале, за сей невольный фолькищ тавтолоджик)
Когда бы пару рук ещё и ног… (перестаёт зевать, вдруг встрепенувшись)
А вдруг помре как фон Неарденталли? Иль Клипитинский Киприан Антоныч?
Ребята, что ж вы делаете с нами? Мы ж женщины, не чёрные рабыни!
И тем рабыням бы вздохнуть свободней! (имеется в виду услуги на дом).»
(Клотильда выпивает пачку чая.)
«Или мин херц, которая нагрянет? Ведь я уже почти немолодая…
(она задумывается и надолго, лишь изредка вдруг прорывает в яви):
«…а коль наступит тут уж без подносов, ладошкой счастье бьёт почти наотмашь
и ты сначала, одеревеневши, пытаясь осознать, что вдруг случилось…
душой стекаешь в сердца половинку, а там несёт… и дня не замечаешь…
пытаясь дать ему свободу ночью.
Всё врут календари, всё врут мальчишки, слезами обливаются и деньги
А Ганс, хоть и балбес, вы извините… Но есть как есть!
Ведь что он пел тут? (гадко изменяет голос):
«…они сначала завлекают взглядом, а после жарят пойманную рыбу,
ну а потом ты ходишь по паркету, пытаясь овладеть предметом страсти,
ты бродишь по паласу тигром в клетке, пока не запоют стальные петли…»
Какие петли! Где? Окстись, Ероха! Ты в этом мало что ли понимаешь?
любовь ведь не двуспальная машина. А...»
(Клотильда долго думает беззвучно, экран поставив мысли в виде чувства)
Нет, рисковать не буду, Ганс не глупый, а вдруг и почту, и айфон проверит?
А там скандалы и постель вразбивку. Нет-нет! Пока он ходит в холодильник…
Ведь там икра и рыба без наценки…. Нет-нет! Пойти поспать? Эх, завтра б на работу…
…………………………………………………………………………
А Ганс сопит, и мысль его гуляет в саду любви, не подавая виду,
Нет, мысль его не спит ни на мгновенье, меж пальцев удивлённого Морфея
блестящей паутинкой истекая:
«А не сходить ли нонче к Киприану? Вот прикабанился как многомудро.
Для всех помре, а для друзей – пожалуйста! И каждый сон к нему мы ходим в гости.
Ни дня тоски, лишь розовая юность. «Кина не будет?». А зачем кино нам?
Искусство слепо естеством прижито, бежит, кусая власть, а сзади деньги
Вываливаются на потеху плебсу. И кто репейником на нём трясётся:
«Ох, как бы не отпасть!» Другой вальяжно почёсывает славный свой отросток,
То кровью надуваясь от натуги, то разминая как табак в сигаре,
Стремясь продлить любовь до окончанья, как будто это с жидкостью бутылка.
Но смысл проявляется лишь в росте, когда зерно ты, а не пыль земная.
Иль вша, отпавшая по мере пуза. Да что вопить об эволюций древе!
Искусство - покер высших отражений. И для чего оно в миру потребно –
так только возносить к святым высотам.
Там ярл Евгений, Крон, Атон могучий, Ахура Мазда, «Deus ex machina»
И все, кого мы помним, но не видим и все запомнившиеся нам ландшафты.
А кто там пританцовывает с нами? Софокл (друг теперь Аристофанов),
Уильям наш, познавший смысл жизни и Микеланджело Буанаротти.
(Снеговиков он плавит утюгами и женщин наконец-то научился не хуже чем мужчин
ваять), там ночью выходят на охоту амазонки. Им золотом оклеило ресницы.
Поймать лишь своего - таков обычай, (а если от чужого не отбиться
воняешь двести лет мочой гиены, и от тебя шарахаются гринды.)
Сейчас же в них, чудеснейших из смертных, струится аромат иного рая
Они прекрасны так, что не узнать их, в тени ветвей скрываются искусно
Такие на себя набросят перья, такой изгиб сумеют обозначить,
Что вмиг теряешь ум, азарт и смелость. Потом проснулся... Бац! Жена под боком.
(Шучу-шучу, сна нет там, всё во сне же.) Вот преимущество высокой веры –
внутри тебя её не существует. Когда ты – всё, тебя, считай, и нет тут.
Вопрос лишь в скорости распространенья той, что любые возрасты подвластны.
Но тёмные далёкие богини, обличия и суть переменивши,
ушли, чтоб в яви страсти утоляя, земной и бодрый дух явить собою.
Волхвы и прорицательницы, вёльвы, русалки, полубоги и герои,
хтоническую суть скрывая в донья, весенним отложением всплывают
являя свету снежные мгновенья, что на губах у времени растают.
Там все: (шкатулка полная печали, история изгнания из рая):
Лариса, Лиза, Роза (из Кентукки, что наставляла на него «беретту»,
Выталкивая с третьего окошка.) И прочие Брунгильды и Кримхильды,
Идунн с июля рыжею копною… Ушли, теряя ручейки забвенья.
Осталось только ровное теченье. И ялик, на котором это небо.
Не ленимся, и не хохочем буйно. Спокойно и светло, так мне, наверно…
(Ещё есть медик-реаниматолог, познал он грани между этой жизнью
Где мигом преломляются мгновенья). Блестит арбузный сок как пламя знаний,
И дольки дынные, светясь на солнце, тают…
Вальхалла пляшет, гусляры играют!
(кому-то Бах, кому Одесса-мама, всяк слышит то, что хочет в них услышать).
Весёлая умытая Россия. Кого там только нет, и все знакомы!
Коперник, Тихо Браге, Витька, Светка, там Лао-цзы, и Ося с пересылки,
Планк, Бах, Руссо, Эйнштейн и Дзига Вертов, Зельдович, Пушкин, астрофизик Гамов,
Станислав Лем, Ашока, Кант и Хаббл
(У речки Катютань они особо рассматривать предпочитают звёзды.)
Там Данте, Фарадей, Кисель и Скрипа, Снегурка, Ньютон, Лейбниц, тётя Валя,
Олег Витальевич, мой тренер по футболу, Кант, Юм, Чайковский, Сандро Ботичелли,
Редон, Эль-Греко, Водкин без Петрова, Малевич, что квадрат намалевал свой,
Импрессию поставив вне закона. И даже граф Лермонт не так чтоб мрачен,
хоть улыбается слегка натужно, всемерно веселя тем Рафаэля… Маэстро Леонардо, Ян Гевелий…
Ярчайшие антенны мира, когда либо являвшие надежду!
Там Шухов с Гауди – конструктор-архитектор.
И Френсис Бэкон с Роджером в обнимку, Гомер, Дисней, Прокофьев, Махавира
(Уоренн Баффет чистит им подмётки, выпрашивая коды от подъезда)
Там Архимед, Нильс Бор, Эзоп и Ганди Склодовскую-Кюри поймали в сети
И тащат на расправу к Беккерелю. И Кизи Менделееву рассказчик…
Там Рембрандт, Монтессори, Ваня Павлов о регуляции пищеваренья
Всем: Пифагору, Юнгу, Птолемею, собрав в кружок, рассказывает важно.
Там все, кто жил согласно смыслу мира,
Там шествуют великие фантасты, поэты, математики и музы
рядком их окружают в нетерпенье. И пританцовывает Терпсихора…
как будто хочет научить движенью тех, кто раздвинул эту Ойкумену…
И в каждом мера и гармоний звуки, (без шума, пыли, мух и отклонений)
И всякий раз всё неизбежно ново, привычке отдавая дань волшебной,
Задачи мы решаем постепенно, и Витя нам играет на гитаре.
и лишь одна пока не разрешилась, о том, как время вспять перевернуть бы.
………………………………………………………..
Тут, наконец, уснула и Клотильда, её во сне нёс полновесный эрос,
Сквозь первые предсонные виденья пронёсся фатом в розовой карете,
И персики со вкусом амаретто, и лентой опоясанная тулья,
"Каналья всё же это не гаргулья..." и грудь её коснулась эполета.
Но не попал на удочку карасик.
. ………………………………………………
О жизнь, ты - сон, сказал далёкий классик…
И вежливо чихнул строитель…
И нитку в ушко протянул Создатель.

/ Da capo al fine/

ПРОРАБ И ПОХМЕЛЬЕ

Вчерашней жаждою томим прораб Петров по стройке шлялся
Ни Азраил, ни серафим помочь ему не появлялся.
Лишь плотник, дядя Серафим в бытовке, пьяненький, валялся.
(Лежал в объятиях Морфея в алмазах сказочной росы,
и нежно щекотала фея табачные его усы.)
«Вот сволочь, две недели пьяный…» - стирая каплю у виска,
и рыскал глаз Петрова рьяно тщась алкоголя отыскать.
Лишь взор от плотника отпрянул... О, чудо! Зрит Петров тайник,
к бутыли с жидкостью медвяной устами жадными приник...
Так вянет роза от гудрона, от грома глохнет птица выпь,
и понимается Петровым, что не амброзия, увы,
в бутыль проникла. Простодушным журчаньем потревожив рань,
тут плотник постарался ушлый, не добежавший в клевера.
(Ужель, читатель, ты ни разу, кляня удобства во дворе
Не наполнял ночную вазу амбре вчерашних soiree?)
Скандал, история, отрыжка для бенефиса и бузы!
скорее выбросить кубышку с продуктом почечной лозы!
Уж он отъял от уст отраву, но в этот злополучный миг
вдруг заскрипело что-то справа…Его стажёр и ученик
проник в бытовку. Зыркнув оком, московский гость, сигнал-респект
(он был москвич, каким-то боком попал на гастарбайт-объект.
В народе слыл винтом и хватом - и на строительстве начал
гордясь отвратным аттестатом заветный навык получал.)
Но в недрах мнений, часто спорных (их не смутит с печатью лист)
ходил слушок, весьма упорный, что был он тайный журналист.
«Коляныч, дай опохмелиться!» - повеса радостно вскричал.
«Обрыбишься небось, столица…» Петров невнятно прорычал.
Позор немыслим для прораба, огласка выпитого вдруг
ударит косвенно по бабам... Да и вообще, молва – недуг.
Микроб-шпана, схватил бесплатно, болезнь же вымахает в рост,
лечиться? Долго и накладно, Да вылечишься ли? Вопрос…
И вылить тоже некрасиво, презрев рабочий строй и такт
ведь не вода, все скажут, пиво! Не по-товарищески – факт.
Прораб в сомненьях, чуть не плача… Ужель предать себя на смех,
Ему, строительному мачо быть притчей на устах у всех?
умней сомнительным эрзацем травить в желудке комара
чем у писаки оказаться на липком кончике пера.
Иль, скажем, на сибирском тракте строгать китайцам веера
чем, на таком худом антракте попасть в таблоиды с утра.
Нет-нет, уж лучше по контракту дарить Киркорову букет
чем, говориться как, по факту попасть на медиа-пакет!

…И вот, скрутивши воли вал утробы поборов сомненья
Петров допил до дна фиал с продуктом мочевыделенья.

С тех пор Петров суров и мрачен. Он бросил пить, наел харизму
Вопросом вечным озадачен небытия и историзма.
………………………………
О, сколько их, немых героев стыдом засвеченных легенд
О, сколько мужества петровых таит безвестности момент…

Но ты, читатель, будь беспечен и с тайной славой не ложись
Петров угрюм, почти что вечен, а плотник рад. Поскольку жизнь.

ГОЛЛИВУДСКАЯ СКАЗКА

Однажды один голливудский Борн с отрядом своих бодхисатв
Призвал тушить за собой костёр, будучи не в лесах
Дренажной льдинкой зовя живых, он спас миллионы птиц
А сам растворился в архивах лиц и перековках спиц.

Он был параноик и сонный бред на вилы свои вздымал
И пело иное и «как бы нет» пищал в голове комар:
Он всё испытал - любой совет, взятый не с потолка
Но всё же признался, дороже свет - темени котелка.

Алее свет, да, милее свет, но выставив свет тайком
Он делал то, что любой кювет покажется бугорком,
И от сияющего нутра не отличал и дна,
И стоны, тени уже с утра; воспрянув от полусна,
Шагали зомби, дырявя жбан зубилом и молотком,
А Борн всё стряхивал страхи в тюрбан,
тюрбан, набитый битком.

И люди земли, убоявшись воды, ходили левей и левей
И каждый хотел получить не мзды, а кое-что поживей.
Летали твари наоборот, вампиры и прочий хлам,
И лица визжали, корявя рот, и было им по делам.
Когда же Борну пришлось ответ держать за свои века,
Набравшись наглости: «Дайте две», тюрбан поправив слегка…

Мораль замарывает с утра, плесни-ка ты лучше, сынок.
И если бы Борн не был твой брат, всё было бы просто «ок».
Поди, откажись от родства (завис?), сверкает эльфийский снег,
Читай, и в книжках бывает смысл, пока в цене человек,
И пусть цена ему грош, пятак, биндюжный базарный МРОТ
Коль было «всегда в этом мире так» – будет и наоборот.
Ты только оставь себе чистый лист и днями о нём молись
А путь всё равно будет ясно-мглист, ведь каждый из нас Улисс

Болтает нас по чужим морям, растягивает как жгут
А мы всё верим, заря не зря, надеемся, дома ждут,
И вера наша лёгка как бриз, мала как росток болот,
Но дерево вырастает из… и держит небесный свод.
А там вселенная на ветвях, и белочка Рататоск…
Но как же Борн? На чьих он правах? Кому форматирует мозг?

Страх нужен, пока есть опасность, чтоб держали ухо востро
Но вот повержен последний микроб, куда нам всем дальше, бро?
Ты много сделал, спасибо, дьюд, теряться пришла пора
Когда б не Монро, что сняла мне сьют, я выпил бы всё с утра.
Прекрасный мир не придумал мим, он крался за нами вслед
Но мы отвернулись и наш дрим-тим нарвался на культпросвет
Пустыня, пустошь, лихой пустырь, от вакуума в ушах
Звенит… а этот последний упырь… он ставит за шахом шах.
……………………………………………………………..
И дети песков, размотав тюрбан, увидели только дым.
Прощай, пылающий Талибан, когда-то ты был моим.

***

маловата мне вселенная хоть она и здоровенная
удивительности ради погулял бы по ограде
затянулся бы с душою понял малое-большое
всё одно и всё едино, что края что середина

я свободен, я свободен хоть давно уже не моден
сбросил времени оковы - ну и что же тут такого
почему ты ищешь сказки? потому что хочешь ласки
почему ты молодой? потому что с ерундой

мир устроен очень просто, мир устроен очень сложно
если ты большого роста, то тебе не много можно
ну а если ты малой, ты вращаешься юлой.

ПРО ЛЮБОВЬ

У неё был привкус счастья и вирус несчастья
И крыльев телесная, но всё же сезонная оболочка
Ты говорила: "Мы виноваты и надо прощаться,
Тем более у тебя сын и дочка, а у меня дочка,

Они вырастут, а мы станем старинною кладкой
Нас занесут в наследие ЮНЕСКО
Нас будут фотографировать туристы украдкой
Потому что из-за постоянных вспышек не видно блеска."

И муж поскрипывал зубами как рояль фирмы «Bluthner»
И жена кривилась при слове «адюльтер» и «измена»
А нам было плевать, мы смотрели на жизнь как на лютню
Из которой выкатывались монетки - блестящи и неразменны,

А потом прыгали под Muse как заводные игрушки,
И укладываясь спать, я оказывался рядом, потому что «нетрезвый»,
Весь смысл притворства – прикоснуться, друг в друге
Снова ощутить электричество меж разделённых спичками лезвий,

И чувство вскипало, где ровно, а где и неровно,
Ведь мы хотели стать чемпионами сразу и марафона и спринта,
Ты говорила: «он у тебя огромный»
А я, заблудившись в шёпоте, искал выход из лабиринта.

Жена изучала историю телесных наказаний в России
Муж программировал алгоритмы семейного быта
Они так же как мы были несчастны, но чувствовали за собой силы
А мы, клянусь Амоном, лишь лирику древнего, этого, как его… Египта…

Мы не чувствовали ничего, кроме этого чувства
И декорации Крыма двигались в сплошной круговерти
И печень от вина покалывала, намекая, что (в том числе пить) искусство
Всего лишь естественное дополнение к смерти.

А потом температура, мыши прогрызли небесный полог
И рухнула оттепель - серо, сурово и снежно
И навязчивая реальность не смогла оторваться от пола
Укатившись в мелкие щели, где заложники неизбежны.

И теперь моё сердце растворяется в памяти - северной, южной…
Словно алмаз в уксусе, как правило, винном
И сны приобретают стиль холодный и вьюжный
Выгуливая несбыточность на поводке длинном-предлинном…

Я не знаю, что советовать подрастающему поколению,
опыт ничему не учит, он как осень - меняет ландшафты,
Но всё же… освобождаться стоит не из всякого плена,
Потому что небо порою ближе из самой глубокой шахты.

***
1.
никак не могу понять какой я прав утренний или вечерний?
вечером я ближе к истине, вечером огни в ночи чище
и всё же утро как начало книги. Ты чувствуешь впереди молодость
это ощущение вечно начатой жизни.
Впереди ещё много страниц –
опасных приключений и увлекательных историй
и вера в правду непоколебима - как в доброту главного героя.

2.
а утром идёшь мимо всех прохожих и по привычке
впиваешься в какую-нибудь красоту,
как будто глаза твои некий велосипед или скайт
и ты нанялся их катать
и не можешь отказаться от этого,
но насмотревшись, понимаешь, что
вся ненависть и задор, которые в молодости накопились в тебе за много лет,
слежались в новый букет,
растения, о, этих малых сих он возносил на нешуточную высоту!
и она спасёт, только она,
если сумеешь остаться чистым
во время соития с грязью этого мира

3.
боль императивная информация
а вовсе не заложник нашей совести
проведи параллель, вычисли антипода, рассмотри интеграцию братства
наш мир – мир отдельности и отношений, но…
выброси ты этот бред!
Верные иронисты и насмешники, что вы можете дать людям,
правда ваша вытекла и мёд ваш горек
Вечные льстецы и самолюбцы, вы пьяны собой и толкаете других в пропасть
Верные лицемеры и похабники, вы срослись спинами и не ведаете, чей хлеб едите,
Вечные ловцы удовольствий, вы крадёте себя у себя и делаете мир чёрно-белым.
Верные рабы почестей, тщетные сыны славы и прочие недолюбленные дети…
Вечность - только в истинном служении
Но если бы здесь могли остаться только святые,
Мир наполнился бы безвоздушным молчанием…
Знаешь, если стреляешь на луне – есть шанс, что ты выстрелишь себе в спину.
Вопросы добра и зла не вопросы ума, а вопросы чаяния,
Знать или не бояться? Ум - пеленгатор цели.
Интеллект выбрит как на парад
пальцы ощупывают курок, в груди
хамелеон наград,
И зрители сверлят клоуна взглядом,
пока из его тела не хлынут слёзы,
чтобы растрогать ад (зал).

4.
все эти слова я давно уже слышал
и даже каталогизировал их в разделе привычки
пить в меру, любить вволю, писать так как дышишь
не вдыхать что попало, а выдыхать - если есть кислород и что-нибудь наподобие спичек
или просто идти с лопаткой и выкапывать утонувших в снегу прохожих
строя ступеньки, чтоб они шли выше
но вот они смотрят на свои кусочки суши
и заглядывают в твои окна
а ты открываешь их шире.

1.
Я скорее готов поверить в то, что
Кроны деревьев просто
Не думают о своем росте,
И не потому, что запутались,
( Тише, от ангелов нашей ярости просыпаются даже розы )
а, видимо, такова их сущность:
безраздельно ценя трюизмы
наслаждаться самою жизнью.
В раздвоении ветви помня,
то, что дерево – это корни, ствол и крона
лишь в силуэте… кроме этого (в цвете) – листья
серебрятся, цветы и кисти
прерываются сладким боком
цель которого – утоленье
жажды. в сладком совокуплении -
со слюною смешавшись соком
хлынуть в сохнущее твое горло.

2.
Прерывая стальные цепи
Забывая о том, что терло
Удаляя все то, что слепит
Замерзает, сгорает, рвется,
Повергает в священный трепет
Или просто о стенку бьется
Удивляет, морочит, корчит,
Собирается, не начавшись,
Ковыряет, порочит, хочет,
Просто хочет и ничего больше,
Даже фальши. И время, сдавшись,
Собирается в злой комочек,
Разделяясь в ячейки, дальше
Каждый делает свой мирочек.

3.
Разделяя на толстых, тощих,
На повешенных и остывших
Он опробует их на ощупь
Всех забытых, но не забывших
Всех нетронутых и червивых
Всех отъявленных и упорных –
В одну чашу. И раздавив их
Выпьет сок из плодов покорных.

Правда, пьёт он не то, что хочет
За того от кого украдкой
Забивается в многоточия
Государства моей тетрадки...


4.

Если место твое не Сезам - отправляйся в Яффу

не поверишь своим глазам, как сверкает камень

где гюрза раскрывает пасть там, похоже, прав он,

что змея не умеет петь, а звезда веками

освещает нам путь… но вползает иная вера,

у кого вместо крови лед, не умеет плакать,

растворяют врата, слепя, алые пещеры

и пронзают седьмое небо верхушки пагод.

Соль не в логове, пустоте не хватает стоек

"я заполню тебя собой" разве в этом дело?

Капли падающие с лица дорогого стоят.

Богу – богово. На земле мы оставим тело.

И пойдут караваны дней, вереницей - эры,

утопая в песках, вестей заполняют графы

у кого голова в петле, не откроет двери,

Есть ли место на небесах?

/отправляясь в Яффу/