Там у неё была заветная подружка – настолько близкая, что они и рисовали, и думали совершенно в унисон. Поэтому договорились, что до последнего не покажут друг другу свои дипломные работы, но написали… почти одно и то же! Та же полукруглая линия горизонта, отчего герои картины словно бы падают на зрителя, только у Гали клоуны, а у подружки рок-музыканты, то есть для того времени тоже обитатели музыкального андеграунда. И хотя обе художницы были самыми талантливыми студентками, госкомиссия вкатила им по тройке, считая, что от их работ несёт чуть ли не антисоветским душком.

Вернувшись в Мурманск после учёбы, Галя стала школьной учительницей рисования и черчения. Однако вскоре из школы пришлось уйти – из-за одного умственно отсталого ученика, который бегал по классу и всё норовил ткнуть в глаз педагогу металлическим основанием большого деревянного циркуля. Парнишку ещё в первом классе проглядела педкомиссия - случайно или намеренно, неизвестно, но его, делать нечего, тянули, переводили из класса в класс, хотя он фактически срывал все уроки. Это исчадие ада довело Галю до того, что она попала в психушку. Галя поклялась, что никогда больше не прибегнет к педагогике, и пошла в простые чертёжницы.

Что до внешности моей знакомой, то именно так я и представляла себе девушек-хиппи: распущенные светло-русые волосы, высокая, худенькая, стройная, с длинными выразительными пальцами, несколько отрешённое лицо, сероватое от беспрерывного курения и бессонных ночей. Наконец - одежда, и о ней надо говорить отдельно. Галя одевалась исключительно оригинально - в длинные платья и юбки (а в ту пору все ходили в мини), как правило, из узорчатого штапеля и поплина, но скромных оттенков, зато какие детали! Их Галя делала самолично – подбои и вставки из ручных кружев, аппликации из ленточек и тесьмы, броши из лёгкого меха, на длинном ремешке матерчатые маленькие сумочки, украшенные бусинками… всего не описать.

Галя свела меня с семейством Цейтлин; Наташа и её муж, кажется, Аркадий (точно имени не помню) были молодожёнами, но уже имели двухкомнатную квартиру в новостройке. Наташа несколько лет назад приехала в Мурманск откуда-то с юга, причём решительно безо всякого багажа, лишь почему-то с костюмом и оснащением аквалангиста в руках – так она рассказывала сама. Эти странные прибамбасы Наташа продала на базаре, что позволило ей на вырученные деньги продержаться некоторое время.

Каким-то непостижимым для меня манером Наталья, окончившая только среднюю школу, попала не куда-нибудь, а на телевидение и стала работать ассистентом то ли режиссёра, то ли оператора. Потом перешла в научно-техническую библиотеку, там ночевала, и сторожа подавали наверх докладные об этом безобразии. На её мытарства откликнулась некая телередакторша по фамилии Агеева, с которой Наташа успела подружиться. Это была одинокая некрасивая дама, имевшая комнату в деревянной двухэтажке, и она приютила Наташу, относилась к ней заботливо, хотя и с некоторой долей снисходительности. Меж тем докладным сторожей научной библиотеки был дан ход, и Наталье предложили комнату на выбор. К тому времени у неё случился роман с Аркадием Цейтлиным, они поженились и обменяли своё жильё на квартиру в новостройке.

• И тут Наташу вдруг стали «таскать»; советским людям не надо объяснять, что это такое: «таскали», естественно, по кабинетам так называемой «конторы глубокого бурения». На Наташу некто прислал «телегу» о том, что она была знакома с типом, лелеявшим мечту перебраться через границу на дельтаплане. После череды «тасканий» следователь намекнул, что Наталью заложила некая знакомая с очень короткой фамилией. У неё была только одна такая знакомая – телередакторшаАгеева, которой она как-то по дружбе рассказала о незадачливом дельтапланеристе. Наташа поняла, что Агеева ей просто свирепо позавидовала: молодая, без кола без двора, только приехала и уже при муже и при квартире.

Хотя всё с «конторой» закончилось относительно благополучно, но имя Наташи, видимо, осталось в кондуитах КГБ, потому что, когда супруги летели в Биробиджан хоронить маму Аркадия, их сняли с рейса и подвергли унизительному досмотру – с ковырянием в самых интимных местах.

Не знаю почему, но Наташа Цейтлин явно была музой Гали Ушаковой. Ну, если не музой, то любимой моделью точно. Меня это удивляло: Наталья была девой среднего роста, волоокой, с очень крупными чертами лица, взгляд и лицо никаких эмоций не выказывали. Примечательной была только причёска - тугой толстый столбец русых волос на самой макушке, по нему Наташа мгновенно узнавалась на любых Галиных работах.

Ослепительными летними заполярными ночами у Цейтлинов собирались большие компании, сидели где придётся, чаще прямо на полу, беседовали обо всём на свете. Иногда Аркадий, работавший в музыкальной школе, брал в руки скрипку, но играл плохо – натужно, резко, фальшиво, просто из рук вон. Почему-то нет-нет, да встречались мне учителя музыки, не бывшие в ладу с собственным инструментом. Должно быть, это из серии «не умеешь делать сам, становись учителем или тренером».

В ходе этих великих сидений все хотели есть, и тогда Аркадий куда-то исчезал и возникал затем с большим кочаном капусты. Капуста отваривалась, эти пустые, без мяса, но густые щи разливались по плошкам, щедро сдабривались жирной сметаной и подавались гостям с ломтями хлеба. Угощение казалось очень вкусным и на удивление отлично насыщало.

• А очерк о Гале Ушаковой в редакции мне завернули – не получился. Так в первый (но не в последний) раз подтвердилась аксиома, что лучше всего писать о совершенно незнакомых людях…

Художница Галя Ушакова, как выяснилось, была знакома с нашим тощим радийным фонотекарем ЛёнечкойБердичевским. Он выдавал мне бобины с музыкальными записями, сидя за окошком с широким прилавком. Ниже был столик со стопками бумаг, исписанных Лёнечкинойрукою: он по блату строчил «левые» сценарии для Дома народного творчества. За каждый сценарий советских празднеств сметливый Лёня огребал по пятьдесят рублей, это была моя зарплата на радио – и да, Лёнечкина тоже.

Однажды, когда сослуживцы разошлись по домам, Лёня показал мне черно-белый снимок с каким-то жирным типом; расставив ноги-колонны, тот стоял, выпятив живот, надменно глядя на зрителя. Поскольку угадывалось очевидное сходство с Лёнечкой, я предположила, что это его брат, однако оказалось, что это именно Лёня – и не в столь уж далёком прошлом!

Лёня рассказал, что жил в Ташкенте, после восьмого класса ушёл из дома, начал самостоятельную жизнь, учился и работал, снял комнату. Повзрослев, влюбился в белокурую красавицу (её фото он мне тоже показал, свидетельствую – действительно нежная красавица), но за ней ухлёстывал высокий взрослый узбек – настоящий бандит, ходивший с компанией малолетних ублюдков. Чтобы выяснить отношения, бандит позвал Лёню в степь, где была конечная троллейбуса. На пустыре имелась заброшенная землянка, освещаемая прихотливыми лучами солнца через дырявую крышу. Оттуда на дуэлянтов пялились несовершеннолетние дружки узбека. Лёнечка, успешно в то время занимавшийся карате, пристально смотрел на узбека, доставшего длинный нож, и не верил, что тот возьмёт и вот так вдруг пырнёт им в живую человеческую плоть. Но громила пырнул, и вся компания тотчас же скрылась. Лёня кое-как дополз до дороги, его спасли, в больницу часто приходила белокурая, плакала и клялась в любви. Вот тогда-то Лёнечка и потерял больше сорока килограммов живого веса.

Соперник едва узнал бледного худого Лёню, когда тот после больницы сидел в скверике со своей возлюбленной, и снова назначил дуэль на тех же условиях. Опять степь, землянка, косые лучи солнца, сверкающие чёрные глаза подростков в дырах кровли. Узбек вытащил нож, и Лёня стал думать: неужели снова пырнёт? Ну да, соперник яростно кинулся на него, но Лёня перехватил руку с ножом и переломал её в локте через собственное колено. Узбек взвыл, подростки куда-то утащили страдальца, и больше Лёня никогда не видел своего злобного визави.

Но и к белокурой красавице у Лёнечки с той поры отчего-то не осталось ни капли чувства…

• Галя Ушакова написала довольно большой портрет Лёни. Опять полукруглый горизонт, очень тёмная комната еле угадывается, фон излюбленный Галин – тёмно-синий кобальт, Лёня сидит на корточках съёжившись, курит. Он словно падает за зрителя, но не фигурой, а громадными скорбными еврейскими очами; как живой горит огонёк сигареты – кажется, от него можно сейчас взять и прикурить.

Спустя много лет я неожиданно нашла ЛёнечкуБердичевского в глобальной Сети, там значился его электронный адрес, и мы списались. Оказалось, Лёня живёт в Хайфе, а до этого жил в Москве, имел успешный бизнес, но в Хайфе умирала его мама, и Лёня, по его словам, умудрился за два выходных дня продать бизнес, квартиру, дачу, автомобили, вылетел в Израиль, но успел лишь на похороны матери.

Лёня кинул мне ссылку на собрание своих стихов. Это были гладкие вирши из разряда «салонных», схожих с творениями поэтов Серебряного века. Я похвалила их и напомнила Лёне о его портрете кисти Гали Ушаковой. Лёня прекрасно помнил Галю и, как ни удивительно, меня тоже. Он горевал, что в суматохе отъезда портрет затерялся где-то в Москве. Увы, переписка наша не продлилась: Лёнечка дважды настойчиво упомянул о том, что он на немалой должности в военном ведомстве Израиля. Видимо, подобные контакты там не приветствовались; я поняла намёк.

А тем давним-предавним летом моя мама затеяла ремонт в нашей квартире и мечтала, чтобы все домочадцы скрылись с глаз долой и не путались под ногами. И тут как раз Цейтлины собрались в отпуск, предложив нам с сестрой Ниночкой пожить у них. Мама заодно вверила нам маленькую золотистую собачку Лялю, и мы все перебрались в новостройку. Нет, не все: к тому времени без пристанища в Мурманске осталась моя бывшая соседка по карельскому посёлку Людка Якуненко, и её мы взяли тоже.

Как оказалось, взяли на свою беду. Для начала Людка оставила открытыми краны и напрочь залила нижнюю квартиру. Затем, когда Цейтлины вернулись, обнаружилось, что пропали восемьдесят рублей, припрятанные супругами на «послеотпуска» в кармане одного из костюмов. Так как последней в квартире оставалась Людка, подозрения в краже пали на неё. Я ужасно рассердилась, написала гневное письмо Наташе, наши отношения прекратились, а меж тем я случайно узнала, что Людку выгнали из общежития рыбокомбината именно за кражи, к тому же вспомнила, как ещё в Карелии она похищала и носила новые вещи соседки по комнате (без ведома последней), пока не изнахратила их вконец.

• Мне снова довелось увидеть Галю Ушакову в Мурманске лишь спустя семь лет. С маленьким сыном на руках я поднялась к квартире её матери, мне открыла дверь юная розовощёкая девушка. Я подумала, что это Галина младшая сестра, но то была сама Галя, которая выглядела гораздо моложе, чем семь лет назад! В прихожую вслед за мамой выбежал мальчик лет пяти, поразительно красивый, черноволосый и черноглазый, ни капли не похожий на Галю. Это был её сынок Никита, которого она воспитывала одна.

Галя рассказала, что раза три пыталась поступить в Таллинскую академию художеств, но туда много охотнее брали эстонцев, и лишь после ходатайства Союза театральных деятелей России (главной заступницей там выступила та самая немолодая актриса, у которой я и встретила Галю) мурманскую художницу всё-таки приняли. В Таллин переехала и её мама, они сняли квартирку в одноэтажном домике на окраине.

Галя замечательно рассказывала о тамошнем быте. В доме топились печи, и напротив дома стоял ряд аккуратных дровяных сарайчиков. На дворе росла травка и стояли скамеечки. Когда кому-то из жильцов привозили машину дров, к ней выходило всё взрослое население, брёвна быстро распиливались, рубились, заносились в определённый дровяник, после чего с травки тщательно сметались все до одной опилки, и дворик представал в изначальном виде.

К несчастью, Галя стала сильно хворать, у неё обнаружили перикардит, были нелады с мозговым кровообращением, врачи давали ей буквально считанные месяцы жизни. Серьёзные недуги были и у Галиной мамы. Терять было нечего, и обе приняли решение голодать.

Руководствуясь специальными брошюрами, мать и дочь правильно вошли, а через месяц правильно вышли из голодания. Галя объяснила: если сразу после голодовки съесть, к примеру, яйцо - тут же умрёшь. Все тридцать дней пили одну дистиллированную воду, никакого табака, старались находиться на свежем воздухе; Галя писала этюды, мама вышивала, сидя на скамеечке во дворе. Самым трудным днём стал четвёртый: мать с дочерью вцепились друг в друга, рыдали в голос, но пересилили отчаяние.

После голодания врачи решили, что вместо Гали пришла её молоденькая, совершенно здоровая сестрёнка, мама забыла о гипертонии и выглядела молодой жизнерадостной женщиной.

Пока мы с Галей пили чай на кухне, выявилась главная незадача: Галю приняли в академию лишь на курс… книжной графики, а не живописи, как хотелось. Убеждая меня, что книжная графика – это тоже очень интересно, даже более глубоко и много серьёзнее, нежели писать красками, Галя показала несколько своих книжно-графических работ. Что сказать? Я увидела какие-то миниатюрные православные кресты, каких-то схематичных птичек, россыпь крошечных игральных карт на маленьких белых страничках, всё разрозненно, полуслучайно, много белых пустот… Увиденное не впечатлило меня ни в малейшей степени, Галя это заметила и, как мне показалось, огорчилась.

После я уехала, мы обменялись несколькими открытками, и на том всё. Многими годами позже я долго искала Галю в Интернете, но нашла лишь в соцсети её сына Никиту, уже взрослого парня. Попросилась в друзья, написала, что хорошо знала и любила его маму, но он отмолчался и в друзья не принял.

Но я всё-таки благодарна судьбе за эту встречу с Галей. Часто ли вообще встречаешься по жизни с исключительным, одарённым, к тому же утончённым, по-настоящему благородным человеком? Да к тому же если вдруг этот человек столь близко подпускает к себе, к самому важному и сокровенному – к своему творчеству, а оно для всякого художника исключительно интимная, заповедная часть его существа, его то яростных, сумасшедших, то пустых и тёмных дней с едва намеченным лучиком надежды – как огонёк сигареты на холсте, от которого хочется прикурить.

Ничего не поняв из написанного, Толику передал, что по даче соседствует. Этот типпопроворнее был да смышленее, раньше с желтым дракономдруживал. И у беса того заграничного тайны всякие онподслушивал, да беседы с ним водил задушевные. В общемрешил он эти строки синим цветом исписанные не сжигать,а придать так сказать публичности.

Вот такими путями окольными, с поворотами да ухабами, привела к нам судьба эти записи дома странного. Верить им смысла нету-то, всё то выдумки да околесица. Кто поверит, умом точно тронется. А не поверит и тоже правильно, сумасшедшим не зачем славиться.

P.S. Мы не можем поручиться за достоверность изложенного Наполеоном, ведь он записывал только то, что мог понять из уст Николая Николаевича. А что и впрямь онговорил, и что имел ввиду, известно только одному НиколаюНиколаевичу. Но несмотря на это, суть все же, как мынадеемся, будет понятна читателю.

14

Записки изсумасшедшего дома

О глобальной политике

Очерк первый

Римский клуб

Часть 1

В мрачном зале римского клуба, где окна были завешаны темными портьерами, через которые еле-еле проникалсолнечный свет знойной Италии, шла жаркая инепрекращающаяся уже много часов дискуссия. Как и всегда умные головы обсуждали серьёзные вещи, порождающие важные и далеко идущие последствия для всей планеты. Давайте не мешкая перенесемся в этот зал и станем свидетелями того нового, небывалого, что вочередной раз варили повара глобальной политики жителямпланеты Земля и рассмотрим эти блюда поближе.

Зал был полон всякого рода «специалистами», обученными по-всякому и совершенно разному, но как всегда однобоко – в смысле либо на левое, либо на правое полушарие. В общем – клуб таких вот разнополушарных людей. По отдельности они не представляли практическиникакого интереса, так как понять, что они хотят донести дособеседника, было крайне сложно – настолько каждый из них с неподражаемой самоотдачей погружался в предмет свой же деятельности, окончательно теряя связь с реальностью. Но если собрать всех их вместе, да еще правильно совместить нужные половинки мозга, то того и гляди, что-то «полезное» могло и выйти. Но мы сейчас не об этом, это тема совершенно другого очерка.

– Ну что, господа, – приветствовал после обеденного перерыва организатор закулисной деятельности клуба, – есть у нас еще несколько животрепещущих вопросов, требующих скорейшего разрешения.

– Что, еще что-то не обсудили? – возмутился усталый, изнемогающий от приступа послеобеденной сонливости, математик в толстых очках.

14

Записки изсумасшедшего дома

– Да. Прошу с должным вниманием отнестись к моей речи. Я понимаю, что вас всех разморило, но все же, давайте соберемся.

– Конечно, конечно, мы слушаем, – лениво кивалматематик, подпирая постоянно сваливающуюся головурукой.

– Как вы знаете, старые идеи индустриального обществаподходят к своему логическому завершению. По-простому,уже не работают так, как следовало бы. А новые ещё неприняты обществом на вооружение. В общем, мы имеем,если так можно сказать, глобальную неопределенность вконце непонятного начала, как любят говорить умники сэкрана – точка бифуркации наступила, а нового все нет.

– Я бы, коллега, сказал точнее, – начал речь бородатыйпредставитель черной аристократии Европы, – новые идеи пока вообще не созданы! Инклюзивный капитализм Шваба, трансгуманизм иллюминатов и прочие идеи, на мой взгляд вообще сыроваты! Зря их огласили, теперь сложно будет ихизменить, не привлекая внимания прозорливых умов.

– Дорогой мой друг, – любезно продолжил организатор, слегка позевывая, – вы правы, пока нет той идеальной идеи,что следовало еще вчера вложить в умы доверчивыхграждан. Но это не беда. Мы всегда успеем либо её придумать, либо выбрать из тех, что витают в обществе.Благо громогласных болтунов, так стремящихся продатьсвою ущербную философию, сейчас хоть пруд пруди.

– Согласен, – кивнул математик, уныло рисуя в тетради созвездия рыб, и продолжал умничать, – в жизни ни одноявление не может быть создано из ничего и после этого

«вытянуто за уши» до нужного результата.

Поэтомуоткрывшиеся возможности именно мы превращаем в действующие тенденции, а из них мы уже выращиваем то, что нам нужно. Или я не прав?

– Несомненно правы. Именно поэтому я предлагаюсегодня обсудить логику глобальной политики, которой мы будем придерживаться при создании идей для масс в новую эпоху информационного общества. Что скажете, господа?

– Хорошая, так сказать, повестка дня и своевременная. Я поддерживаю, – произнес математик, не отрывая взгляда от создаваемой картины.

В зале послышался шёпот, тихие обсуждения. Постепенновоцарилась тишина, которую разорвал, словно пеленуутреннего тумана, голос бородача:

– Но для начала попрошу вас озвучить проблему или проблемы, сколько там у вас накопилось, чтобы присутствующие имели единое о них представление. А то получится, как всегда – кто в лес, кто по дрова. Ведь, чтотам у каждого на уме, бог весть.

– Поддерживаем, – послышались вялые голоса из зала.

– Итак, как и всегда, мы, белая кость человечества, –надменно начал вступление организатор мероприятия, –должны ясно увидеть современные проблемы – как ужевызревшие и давящие нам на психику – в общемсформировавшиеся, так и потенциальные, которые поканабирают силу.

– Или те, что ещё не появились на горизонте. – добавил иззала лысый коллега с жидкими усиками, концы которыхбыли слегка выпачканы прошедшим обедом.

– Вы несомненно правы, эти тоже не менее важны ведьони, скрываясь за горизонтом от нашего чуткого взора,открывают возможности новым головным болям, лекарстваот которых ещё предстоит найти.

– Кстати, к этому нас обязывает наше же положение, – положение интеллектуалов, – дополнил математик.

– Коллега, – любезно начал бородатый, – я попрошу васбыть ближе к делу, хвастовство оставим для публики. Здесь все свои, чужие не ходят.

14

Записки изсумасшедшего дома

– Хорошо, пропустим вступительную часть и перейдем к сути, хотя иногда следует напоминать, что мы из другоготеста. Итак, всем вам известны несколько назревшихпроблем на планете. Первое, это – перенаселение. Второе, ограниченность ресурсов. И третье, конечно же, экология в самом широком смысле. Это те самые три слона, потерявконтроль над которыми, мы лишимся нашего благополучияи процветания. Я уж не говорю о других вещах, радующих наше тело и душу. Но в силу разных причин общество невоспринимает в качестве проблем то, что отчетливо видим мы. Более того, оно своим поведением усугубляетположение дел и вообще против каких-либо резкихдвижений.

– Вы правы, им и не до этого. Да они и в принципе против решения назревших проблем радикальными средства. И, знаете, их можно понять, ведь решаться они будут за их счет и их же жизням, – согласился бородач.

– Вот поэтому мы и должны решить, как нам дальше поступить. Какими путями и средствами обезопасить себя, –дополнил математик, пристально смотря на бородача.

– Вы несомненно правы. Но все дело в том, что отношение к проблемам и способам их решения зависит отнравственности. – произнес кто-то из зала, оставаясь в тени,видимо не пожелав публичности.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил организатор, щурясь от света лампы и пытаясь разглядеть умника.

– Если мы сами хотим решить возникшие проблемы, а по всей видимости так и обстоит дело, то нужно признать, что,принимая решение за массы, мы основываемся насобственной нравственности, личной культуре чувств и, конечно же, на имеющейся в головах картине мира, – пояснил свое мнение тайный оппонент.

– Да, согласен. Но я всем здесь собравшимся напомню, что наша картина мира стоит на эзотерике, недоступнойбольшинству. И это огромное преимущество, – дополнилорганизатор.

– Коллеги, позвольте мне подметить важный момент. Поиск решения проблемы всегда наталкивается нацелеполагание. Поэтому, если в ходе сегодняшнегообсуждения мы найдём приемлемое решение, то перед нами встанет ещё одна, – сказал тайный оппонент, все ещеоставаясь в темной части зала.

– Это какая же?

– Какая идея, внедренная в массы, позволит использоватьблагонамеренность обывателей для достижения нашихкорыстных целей?

– Я могу вам уже сейчас ответить, – влез своим голосом бородач, поворачиваясь всем телом в сторону оппонента.

– Будьте так любезны, – раздалось из темноты зала.

– В первую очередь нам следует выявить идеи, уже витающие в обществе, так сказать, примелькавшиеся, но обязательно непосредственно связанные с нашей головной болью. И вот найдя их, а это я вас заверяю не трудно,следует оценить их на предмет работоспособности того, чтовысказано прямо и что скрыто в их умолчаниях.

– Хорошая мысль. Поддерживаю. Ведь то, о чем молчат, и что дополняет сказанное, как говорится, большая разница, –пробурчал математик.

– Да, – согласился оратор, – на умолчаниях всегда все и зиждется. Кто их не понимает, остаётся за бортом истории.

– Тогда, нам следует переиначить проблему, которая будет,с одной стороны, иллюзорна для масс, с другой, полезна своим решением для нас. Затем возвести проблему в рангзначимой для людей, а после этого предложить её решение внужном нам русле.

– Хорошо мыслите, коллега, – послышалось из зала.

14

Записки изсумасшедшего дома

– С вашего позволения я продолжу, – взял в руки вожжи беседы организатор, – здесь самое главное, чтобы предложенная проблема-идея своими действиями решала именно нашу задачу.

– Нет ничего проще. Создаем культ этой проблемы, убеждаем в её реальности элиты. И пошло–поехало, – прохрипел, закашлявшись бородач.

– Правда, есть небольшой, но важный нюанс.

– Прошу огласите, – бил себя в грудь бородач,прокашливаясь.

– Если вымышленная идея, грамотно подкинутая людям, как например, парниковый эффект, не работоспособна, то мы получим неприемлемый ущерб, а возможно и уйдем висторическое небытие, что, согласитесь, болезненно и глупо.

– Опасение серьезное. Принимается. Что предлагаете? –кивал головой бородач.

– Вместе с иллюзорной проблемой дать элитам некое еёрешение, о том, как не разглашая тайн, добиться успеха. Это их вдохновит.

– Мысль заслуживает внимания. Однако замечу, чтобольшинству людей нужно предоставить свободу действий.– дополнил таинственный оппонент.

– Это для чего еще? – возмутился математик, поправляясъехавшие на нос толстые очки.

– Понимаете, любое общество само может решить своипроблемы, если его не оглуплять и не ставить палки вколеса. Ведь у нормальных людей есть интеллект, которыйсам найдет более или менее эффективное решение, – ответил все тот же голос из темноты.

– Но тогда они будут нам конкуренты? – возмутилсяорганизатор.

– В этом–то и вся незадача. Но и она решаема.

– И как же? – язвил ущемленный организатор.

– Дать знания, но не все. Только в рамках придуманной нами задачи. Как только она будет решена, эти инструменты будут уже не актуальны, ведь сама задача так же неактуальна.

– Тогда ваше предложение принимается. Все согласны?Сидящие в зале одобрительно закивали.

– С чего начнем? – подталкивал к решению коллег бородач.

– Как всегда с изучения «общественного мнение», опроблемах, затем отбираем претендентов для их разрешения. Конечно, если они будут для нас полностьюполезными.

– Всегда рад чужими руками жар загребать. И не придетсянапрягать мозги – выдумывать новые, – констатировалматематик.

– А если не найдем подходящую? – выдал порцию скепсисатайный оппонент.

– Тогда возьмём подсказку из зала. – отрезал организатор.

– В смысле? Это у вас такой юмор? – нахмурил бровибородач.

– Мы тогда поступим просто. Найдём какую-то личность в истории и реанимируем его взгляды, предварительноадаптировав к текущим условиям жизни. Главное, чтобылюди не подозревали, к чему их готовят и куда ведут, –ответил организатор.

– Господа, – вмешался изрядно подуставший лысый, – давайте перейдем к конкретике. Было заявлено трипроблемы: перенаселение, ресурсы и экология. Что мыможем подкинуть массам?

– Да! Что мы будем делать с перенаселением планеты? –встал на сторону вопрошающего математик, переворачивая лист с законченной картиной.

Натянув вожжи дискуссии, организатор произнес:

– Я предлагаю задействовать сразу все механизмы. Но чтобы их внедрить, следует придумать легенду прикрытия.А как известно без дезинформации успеха не будет.

– Как насчёт парниковых газов? – подкинул мысль бородач.

14

Записки изсумасшедшего дома

– Ну-у-у, – протянул математик, – а почему бы и нет.

Сколько человек за свою жизнь выдыхает СО2? Безумноеколичество! Я предлагаю, как только внедрим социальныерейтинги, добавить в него грейд на СО2, чтобы меньшедышали.

– И особые прививки, так сказать, от нежданных вирусов! Но мы-то с вами понимаем, что ничего не появляется «нежданно», особенно в глобальных масштабах, – выкрикнул бородач.

– Принимается, – согласился организатор. – такие прививки обязательно, ведь в их составе будут вещества, понижающие репродуктивные функции организма, а может что еще пострашнее. Кто отказывается себя уколоть – лишается безусловного дохода. Все просто.

– Коллеги, я берусь эту директиву довести до тайных советников государств мира. Как раз скоро по плану очередная сессия Бильдербергского клуба. Пусть политики говорят одно, а на деле совсем противоположное, – заявилбородач.

– Кого назначим ответственным за эту часть? – осматривая пристальным взглядом присутствующих, спросилорганизатор.

– На этого всадника апокалипсиса предлагаю Билла Гейса, – выдавил из себя бородач, – малый всем хорош –беспринципен, людей не любит, да и вроде иллюминат к тому же.

– И как он, справляется с вакцинами в Африке?

– Там хорошо, а вот в Евразии, только отчасти – немного хромает.

– Только отчасти? – прищурился организатор, – почему? Денег что ли нет? Или учёные подводят?

– И того, и другого предостаточно.

– Так в чем дело? Почему от графика сокращения отстаём?

– Народ прозорливый?

– Это где ж такой выискался?

– Как всегда в Росее.

– Так там же все управленцы в белых халатах – нашиставленники. Чем они, черт подери, заняты?

– Да вот и нам хотелось бы знать. По отчётам давно всеразвалено, а народ всё равно жив, да и к тому же держит уши востро. Какой–то необычный феномен вновь появился в этой стране. Она нам всегда все планы рушит. То тевтонов под лед отправит, то Наполеона разобьёт в пух и прах, то коричневую чуму одолеет.

– Вы правы, коллега, я вас полностью поддерживаю, –согласился математик и, отложив карандаш, добавил, – вот смотрите. QR коды ввели? Ввели. А они их подделали. Маски им нацепили? Нацепили. А они их на подбородокстянули. Сертификаты на прививки заставили получать?Заставили. А они их покупают. По домам рассадили?Рассадили. А они по дачам расселись и шашлыки жарят целыми компаниями. А те, что в городе, все равно шастаютпо улицам под разными предлогами. Несуразица, да и только.

– Это еще что, – вмешался лысый, – У них сосед – магнаткартофельный, вообще заявил, что ковидла – это все нашипроиски. Наглец!

– Жуть. Какая–то генетическая непокорность, честное слово.– констатировал бородач.

– Вы правы, – встал на сторону коллег организатор, – еслибы они просто у себя чудили, а то через своих соплеменников, разбросанных по миру, подают пример непослушания и другим.

– Господа, – начал тайный оратор, – как мне кажется, я знаюпричину такого феномена.

– Будьте любезны, просветите темные души, – подтрунилматематик.

14

Записки изсумасшедшего дома

– С удовольствием. Как видите, уничтожить идеи — этоочень сложная задача, практически не имеющая решений,поскольку, «что написано пером, не вырубишь топором»,даже если это «топор войны» или «топор палача».

– Здесь вы правы. Мы и не спорим, – согласился организатор.

– Так вот, – продолжил тайный оратор, перебитый коллегой, – если вы знаете, то я вам напомню, если нет, то явам поведаю. Как ни крути, существует память ноосферы,коллективный разум человечества, власть Бога, подвоздействием которых в людях возобновляются, казалосьбы, успешно искоренённые и надёжно преданные забвениюидеи.

– Это как с этой пресловутый страной, где чувство справедливости неискоренимо? – поинтересовался бородач.

– Почему неискоренимо? Вполне, конечно же, если искоренить людей – засмеялся лысый.

– Проблема в том, что кто бы там ни появился вновь, он неизбежно русеет, – парировал бородач.

– И как вы думаете, почему так происходит? – спросилтайный оратор.

– Вопрос весьма сложный, тянущий на Нобеля, – ответилматематик, зная, что представителям его профессии эта премия никогда не светит. Ведь причиной как всегда былаженщина.

– Коллеги, позвольте закончить мысль, – настаивал тайныйоратор.

– Пожалуйста, пожалуйста, – слегка покачивая головой взнак согласия ответил организатор.

– Спасибо. Итак, эти преданные забвению идеювозрождаются потому, что они выражают праведность и работают на развитие всего человечества.

– Что же нам прикажете делать? – поинтересовалсяматематик.

– Мы либо продемонстрируем несостоятельность этихидей, либо подправим их должным образом так, чтобы идейные приверженцы не могли помешать проводимой илизапланированной нами глобальной политике. А лучше,чтобы они сами стали её активными проводниками.

– Коллеги, – вмешался бородач, – первый вариант имеетограничения.

– Какие? – спросил организатор.

– Если некой жизненно несостоятельной идее приверженыидиоты...

– Кто, кто, простите? Я не ослышался? Идиоты? – смотря через толстые линзы очков, переспросил математик.

– Не ослышались. Этим догматикам, фанатикам, в общем идиотам преподнести идею весьма сложно, а в большинствеслучаев невозможно, потому что думать они не умеют. Покрайней мере не умеют мыслить свободно от внедрённых в их голову предубеждений, которые почитают единственно инеоспоримо истинными. Причем дело настолько плачевно с медицинской точки зрения, что никакая аргументация, несовместимая с их предубеждениями, не воспринимаетсяими. Яркий тому пример – плоскоземельщики.

В зале раздался хохот. Все вспоминали, как идею с плоской землей, подкинутую ради забавы несколько летназад, подхватили доверчивые люди, лишенные не толькокритического мышления, но и обычного здравого смысла.

– Коллега, – начал организатор, все еще улыбаясь, – втаком случае мы всегда предоставляли идиотов самим себе, чтобы жизнь их вразумила либо ликвидировала поддавлением обстоятельств.

– Хороший вариант. Только нужно позаботиться, чтобыкатастрофа идиотизма не затронула нас и планету в целом, – дополнил мысль бородач.

14

Записки изсумасшедшего дома

– Естественно. Поэтому они не обладают ни высокимитехнологиями, ни способностями создать их, – ответил организатор.

– Да, но если идея жизненно состоятельна, то работать надемонстрацию её несостоятельности – значит расписаться в собственном идиотизме и злонамеренности ипропагандировать идею в обществе, привлекая к нейприверженцев методом «от противного», – возразилматематик.

– Именно поэтому мы всегда прибегаем к другом способу, –продолжил организатор.

– И какому же?

– Мы так модифицируем идею, чтобы её приверженцы не могли помешать проводимой или запланированной нами глобальной политике. Более того, мы находим тех, кто самистановятся её активными проводниками в массы. Какговорится, дурак дурака учит …

– И какими же средствами?

– Как и в древние времена – применяется ставшая шаблонной логика – идею и её практику доводим дополного абсурда так, чтобы к ней был абсолютно утраченинтерес раз и навсегда, – закончил свою мысль организатор.

– Тогда так и поступим, – поставил точку бородач и перешел к следующему вопросу, – А как насчёт иссякающихресурсов планеты?

– Я полагаю, всё по той же технологии. Вводимбезусловный доход с целевым назначением, чтобы полученные деньги нельзя было использовать, скажем, на поездки, отпуск или другие полезные вещи. Только на едуиз насекомых! – вставил свои пять копеек лысый.

– Принимается, – произнес организатор и кратко записал тезисы в блокнот, – а на роль фронтмена назначим ГреттуТумблер.

– Поддерживаю. Особа глупая и впечатлительная, на массыбудет действовать плодотворно, – кивал бородач, соглашаясь.

– А с экологией что предлагаете? Задача не из простых, –язвил математик.

– Можно вбросить в массы проблему того же парниковогоэффекта, но уже от домашнего скота. Как по мне, так должно сработать. И лозунг уже есть «Навоз загрязняет природу». Под ним плавно запретим домашний скот. Главное, чтобы не как с теорией озоновых дыр. Ведь вышло не так, как хотели, – внес свою лепту организатор.

– А что они будут есть, если не будет домашнего скота? Если массы будут голодные, то непременно возникнет бунт, бессмысленный и беспощадный, – поинтересовался тайныйоппонент.

– Еду из насекомых! – отрезал организатор, – пустьпривыкают! И еще, я вас попрошу, – обратился говорящий к представителю черной аристократии, – донесите эту мысль на Давосе, пусть слуги Гермеса четко и в срок выполняютнаши указания.

– Ладно, господа, в главном мы сошлись, – примирительно выступил бородач, вставая с кресла и разминая затекшиеноги, – теперь следует подумать над проблемойнейтрализации здравых идей в обществе, мешающих нашимпланам. Они сами никуда не денутся.

– Нейтрализация неуместных идеи – вопрос довольно-таки серьезный, – произнес еще кто-то из зала, видимопроснувшись после обеденного сна.

– Да, тема наиболее животрепещущая в периодинформационного общества, – согласился математик, – такуже было не раз в истории, когда мы проспали росткиумников из народа, упреждающе их не курировав.

– Коллеги, я человек новый в вашем клубе, – выходя из тени, начал заспанный молодой человек, – поэтому вы ужменя простите, но вы, как представители старой гвардии, немогли бы напомнить, о чем идёт речь.

14

Записки изсумасшедшего дома

– Конечно. – снисходительно ответил организатор и продолжил, – когда-то воспетый нами Гегель был раскрыт Хомяковым, русским философом с удивительным складом ума. Его метод познания, преломившись через егонравственность, породил серьезную философию. Оченьглубокую по своей сути, ведь она опиралась набессознательное человека. Эта философия могла встать намкак кость в горле. В том смысле, что раскрывала наши эзотерические знания. Но мы не спали и подняли, так сказать, на сцену современной мысли Юнга, Фрейда и ихпоследователей, которые хорошо затмили своими идеямирусский росток разума.

– Никогда не слышал о, как вы сказали, Хомячкове? –переспросил бородач.

– Хомякове, – поправил организатор, – и это неединственный случай, когда неуместные идеи встают у насна пути.

– Да-а-а, – удивлено протянул молодой человек.

– Куда сложнее было раскручивать Эйнштейна. Пришлосьприоткрывать тайны эзотерики, иначе сложно былоодержать верх над этим гениальным сербом.

– Вы сейчас кого имеете ввиду? – спросил все тот жемолодой человек, протирая глаза.

– Николу Тесла. Вся проблема была в том, что он практикой доказывал правоту своей теории. Мы, конечноже, благодарны ему за открытия, ведь если бы не он, у насбы не было всего того, что мы знаем об электричестве, ноэто открывало возможность для масс во всем мире выйтииз-под нашей зависимости. Вы только представьте себе,безтопливная энергетика для всех и каждого! А раскрытие тайн эфира, это вообще ни в какие ворота не лезет. – ответил организатор, знающий много секретов клуба в силу своего многолетнего пребывания в нем.

– Вы правы. Мы тогда стояли на краю пропасти. Ещё бы немного и мы потеряли бы вожжи мировой колесницы, –печально произнес математик, вспоминая рассказыпредшественников.

– Именно после этих случаев на первое место вышел вопрос контроля ненужных и мешающих нам идей, –продолжил организатор.

– Постойте, – прервал молодой человек, – но ведь ВикторГюго метко подметил, что нет ничего сильнее идей, время которых пришло.

– Да, он был несомненно прав, – подтвердил математик, – болтал, конечно, много, хотя мог бы и промолчать, когда нужно. Но видите ли, в чем вся соль: одно дело – прийти идее из ноосферы, а совсем другое – завладеть умами наЗемле.

– Именно поэтому наша задача – оглуплять людейповсеместно. Ведь даже самое крепкое семя, упав на неблагодатную почву, не даст ростка, – утверждал бородач.

– А если ещё и засеять ее сорняком, то шансов прорасти будет куда меньше, – улыбался одними губами математик.

– Я с вами согласен, – кивал головой молодой человек, –однако замечу, что и в пустыню приходят дожди, и какправило, вопреки нашей воли.

– Коллега, вы что? Из-за боязни случайностей предлагаете нам сложить руки и отдать власть талантливым простолюдинам? – взбешенно спросил лысый, злостно таращась на подрастающую поросль.

– Нет! Конечно же, я к этому не призываю. Я говорю всего лишь о том, что воля Всевышнего непреодолима на пути егопромысла.

В зале все разом притихли. Видать понимали силу и глубинусказанного.

– Господа, – начал организатор, – давайте теологическиевопросы не приплетать к конкретике земных дел. У нас есть важные проблемы, их и нужно решать здесь и сейчас.Дальше тянуть этот паровоз анахронизма нельзя. Иначе...ну, вы сами понимаете.

14

Записки изсумасшедшего дома

Все члены клуба с чувством внутреннего дискомфортасогласились. По всей видимости, в каждом заговорила когда–то растоптанная совесть, место которой не предусмотрено глобальной политикой вот уже много тысячлет.

Дальше шел текст, написанный в спешке, неразборчивым почерком Наполеона. Видать он хотел успеть записать то, что услышал от Николая Николаевича до начала вечернегоприема таблеток, разжижающих сознание и притупляющих память. К тому же часть его записей нещадно повредилогонь, разведенный Никифором, за что ему отдельное

«спасибо». Но мы не будем отчаиваться, ведь нам и такпонятен лейтмотив задумки римского клуба, поэтомуперейдем к следующему, уцелевшему очерку.

Продолжение читайте https://vk.com/public222095683

14

Записки изсумасшедшего дома

О психологии

Очерк первый

Отцы и дети

Часть 1

В очередной раз разбирая записи Наполеона, с трудомпробираясь сквозь его

«медицинский» почерк, мы отчаянно погружаемся в тайны психологии. Но не той, что со всех сторон заботливо окружала знакомых нам постояльцев, хотя и она достойна особого внимания, как минимум для того, чтобы в обыденной жизни надежно отличать здоровых людей отненормальных. Хотя, как говорят в заведении, где пребывалНиколай Николаевич, кто первым надел халат – тот и доктор. Руководствуясь этой мыслью, можно с полнойуверенностью сказать, что нормальных-то людей на свете,раз-два и обчелся. Все с какими- то своими причудами и«закидонами». Поэтому не будем оценивать людей, а то ипоговорить будет не с кем.

Ах, да, вернемся к нашему древу познания души. Побеседуем о той психологии, что имеет объективную причину, как об этом утверждал Николай Николаевич, через призму сознания Наполеона. Кстати, давайте для легкостичтения называть наш источник мудрости просто – НН, а токаждый раз упоминать Николай Николаевич, честно говоря,изрядно

14

Записки изсумасшедшего дома

утомляет (конечно после Федора Михайловича – нормально). Да, и у Наполеона, как оказалось тоже естьчеловеческое имя – Алексей Викторович, поэтомупредлагаем придерживаться новой традиции, – и его зватьпо имени отчеству, а для краткости просто – АВ.

Итак, как утверждает НН, психология личностного общения стоит на том, что человек, как ни крути, это стадно-стайная обезьяна1. Как поясняет НН, а он учился на этолога2, человек – слабовооружённый вид с низкой врожденной моралью. Что это за зверь, нам пришлось оченьдолго и упорно выяснять. Однако на истинный смыслпролили свет ровные пометки на полях рукописи, сделанные кем-то еще – как нам кажется, далеко не АВ, ведьпочерк сильно отличался от основного текста, где буквыпрыгали по строкам. Хотя, знаете, когда тебя утром да перед сном накачают всякой дрянью, не только почерк изменится,напрочь забудешь свое имя.

Так вот эта самая пресловутая врожденная мораль, туды её в качель, идет в противовес слабовооруженности. Математики бы сказали – у них обратная зависимость, но мы не приверженцы цифр и строгих знаков сложения и вычитания, и поэтому, чтобы не ходить вокруг да около, поясним суть дела, так сказать, на пальцах, а то дальше все в голове перепутается и смысл сказанного НН будет инымили вообще непонятным от слова

«совсем».

Если особи нечем защищаться, ну, там клыков нет, когти слабые, яд отсутствует, то она слабовооружённая. Инапротив, если все это есть, как, например, у львов, уползучих гадов, то это значит, что они сильно вооружены. И чтобы ненароком не поубивать сородичей, сильным видамеще дается, так сказать, в нагрузку от природы, врожденнаямораль. То есть, что можно, что должно и что нельзя. По-другому – врожденная логика поведения. Если посмотреть со стороны, оно-то и правильно – дали «оружие», будь добр возьми и устав (в смысле «науку»), как и когда им пользоваться, а главное, где и когда не пользоваться, чтоиногда важнее.

У людей же нет всего этого арсенала, а значит природа нещадно и безжалостно их обделила еще и этой самой«наукой». В общем рождается человек без всего – гол каксокол. Но как говорится, худа без добра не бывает. Если не дали это, то придется взять то, что осталось. А осталось нимного ни мало – мозги. Да, да, мозги, они самые,родненькие наши извилины! При чем не просто мозги, как, например, у улитки, а с математикой, логикой и много еще с чем хорошим. По всей видимости никто из животного миране хотел их брать

– кому нужна такая нагрузка. Умные твари! Ведь ими жепользоваться нужно, а это не так- то просто, вот и осталисьони тому, кому ничего не досталось. В общем ум отдаличеловеку, а в нагрузку к обделенности еще и потенциал развития3 – так сказать морковку, чтоб не скучно было.

Вот и получается, сидит под деревом, а скорее всего, на дереве стая людей, ведь внизу опасность разного рода – бродят сильновооружённые виды, ищут чего бы съесть. А люди сидят и репу чешут – что делать, как быть –обстановка «не айс».

Чесали, чесали и начесали себепервобытную логику поведения, суть которой в том, что длявыживания им обязательно следует построить иерархиюстаи, в которой наверху будет наиболее быстрый, ловкий инепременно самый сильный альфа-самец. А мозги, они не всчет. Не то время еще, чтобы по ним оценивать претендентов во власть, а тем более в высшие эшелоны власти. Остальные же по мере сил и способностейвытягиваются в «шеренгу» – по одежке

1 Да, да, мы внимательно перепроверили текст АВ, так и записано– стадно-стайная обезьяна. Причем слово

«обезьяна» дважды подчеркнуто жирной линией, что исключаетошибку. К сожалению, исключает.

2 Мы сами не сразу разобрали, что это такое, пока не копнулисловари, точнее «погуглили», и все стало понятно, по крайнеймере, в первом приближении. В смысле откуда он понабралсяэтого всего.

3 Ох, уж тяжела эта доля….

14

Записки изсумасшедшего дома

протягивают ножки. Вот в таком виде (по задумке природы4) люди, даже без клыков и когтей, смогут одолеть любого зверя – мозги же дали. И как говорится, с мозгами пошло-поехало, но, увы, совсем не туда, куда следовало.

И все бы ничего, вот только со временем палка в руках Homo sapiens превратилась в нечто более угрожающее, что при отсутствии врожденной морали может погубить нетолько популяцию, но и планету в целом. Уж не знаем, где НН набрался такого, может, у самого Юнга, а может, и тогохуже – у Фрейда, но логика в его словах, с нашимприскорбным согласием, определённо присутствует. Но этоотдельная тема, заслуживающая подробного описания, мыже вернемся к рукописям АВ.

Итак, как небезосновательно утверждает НН, люди какслабовооруженный вид с веками сильно поумнели (еслисравнивать с обезьяньим нулём, то несомненно, а если спредыдущей цивилизацией, освоившей Луну и Марс, это вопрос), но проблема отцов и детей осталась на том же месте – неразрешима и по сей день. То ли товарищи психологи свой хлеб зря едят, то ли знают, но не выдают своих тайн – такие уж у них корпоративные принципы. Агде их нет?

Разбирая записи его «адъютанта», мы натолкнулись наинтереснейшую историю, проливающую свет на вопрос,затронутый самим Тургеневым. Итак, дорогой мой читатель,приготовься, мы начинаем.

Жил в одном захолустном городке, расположенном где-то посреди бурелома таежного края, доктор по душевным болезням. Был он самоучка, то есть лечил, как умеет и чемпридется – по наитию (это как гомеопатия, но только для мозгов). Но был настолько талантлив и одарен от природы, что люди диву давались – самые сложные случаи вмигразрешал положительно. Для этого в дело шло все подряд. Кого до смерти запугает бесом и адом – люди, как люди,непременно чего-то страшатся. Кого вкрадчивым голосомубеждает – ведь все мы хотим душу излить, дай только свободные уши, а в нашем нытье нет-нет, да проскакивают те самые ключики, что дверцу души открывают, нужно только уметь внимательно слушать, не перебивая иподмечать важное. А иной раз и за помощью к духам, не чурается, обращается – не всё же в толстых книгах можно найти. Хотя, как утверждают некоторые, глубоко осведомлённые люди, в библиотеке Ватикана много чегоинтересного есть, но не про нашу честь. Хоть кое-кто и утверждает, что мы (точнее они – заявители) с ними одной крови, но это совсем не так, архетипы ведь абсолютно разные, а значит пути дороженьки расходятся.

Конечно же, все методы доктора отдают глубоким Средневековьем, за что можно было бы его спокойно и на костер отправить, так, для профилактики, чтобы другим неповадно было без индульгенции с синей печатью отсоответствующей инстанции чудеса простонародью показывать. Но вот только результаты были уж слишком весомы. О них молва ходила аж за тысячи верст, до самойбелокаменной докатывались отголоски, где, как известно, тоже люди с головами набекрень имеются. А если положить руку на сердце, то таких там больше, чем где бы то ни было. Ведь ветра пороков там дуют куда сильнее, чем в провинции, креня неокрепшие шеи в разные стороны. И тянулся к нему вереницей совершенно разный народец, спустыми карманами да с кошельками полными денег,важные, и простолюдины.

Он всех принимал, никого не чурался, советы давал, в общем, голову поправлял так, какдолжна стоять от рождения. За другие болезни не брался,категорически отказывался, хотя таланта хватило бы и на них, но лицензии не было, да и степень ученую ему научные мужи, что были обвешаны регалиями, словно иконостас, недали для этого – видите ли лицом не вышел5. Вот такойсамородок блестел лучезарным

4 Какая-то злая многоходовка природы для применения ее же «подарка».

5 На самом деле кому нужны здоровые люди? Из них денег невыдавишь, а кушать хочется всегда.

14

Записки изсумасшедшего дома

светом посреди зелёных болот и серого бурелома, озаряя своими лучами, словно северное сияние, забытое всеми правителями место, но вспоминаемое от нужды – по мере того, как шарики за ролики заезжали и стопорили и без тогочахлое, местами напрочь проржавевшее от пороков колесо нравственности.

И вот как-то раз приезжает к нему на «мерине» особоважная персона. На первый взгляд не из простых – обут,приодет по последней моде, загар с оттенкомэкваториального отдыха и борода такая, ну, знаете, вся ухоженная, со всех сторон правильной формы, не то, что упростых – как пакля мокрая свисает и топырится в разные стороны хуже старого веника. Все бы ничего, но даже черезлощеную бороду проступало явно крестьянскоепроисхождение, окончательно подтверждаемое вылетавшими средь белоснежных зубов первыми словами, в которых ставилось ударение не там, где надо. В общем, зашел гость к доктору своей важной походкой и сразу с порога, не оглядевшись и не отдышавшись, произносит «без здрасти»:

– Это ты, что ль, доктор? Ну, тот, что по мозгам умелец.

Знахарь, оторвав изумленные глаза от книги и поправляя очки, отвечает, – Я. А что вы, собственно, хотели?

– Э-э-э, ну, как тебе это сказать.

– Как есть, прямо. Я же доктор.

– Значит, есть у меня одна проблема, решить которую, какговорят люди, можешь только ты, – сделав над собойнеимоверное усилие, выдал на удивление стройную фразугость. По всей видимости заученную ранее по дороге.

– И в чем же состоит ваша, так сказать, печаль?

– Отпрыск мой, ну, тот, что старший, совсем перестал меня слушаться. Ни во что меня не ставит. Что ни день, так на конфликт нарывается. Я даже грожу ему – смотри у меня,бестолочь, оставлю без наследства. Сам будешь себе на хлебзарабатывать. Не будет у тебя крепостных!

– Так это всем известная, неискоренимая проблема отцов и детей. Но не печальтесь, она с годами проходит. Хотя иногдаи оставляет неизгладимый след в душах людей.

– Вот я и говорю решай ее! И решай прямо сейчас. Нечегождать, черт знает, чего. А раз ты доктор по голове, то иразрешить волен в два счета.

– Я бы рад вам помочь, – продолжил искренне доктор, – но повторюсь, это возрастная проблема. Лечится, если такможно сказать, только временем. Ничто другое вам непоможет.

– Слышь, профессор, или как там тебя, ты не юли! Или цену себе набиваешь? Я за деньгами не постою. Видишь,какой кошелек толщенный, – хлопал гость пооттопыренному карману жирной ладошкой.

– Дело не в деньгах. Здесь другое…

– А в чем же? – настаивал гость, по привычке невоспринимая каких-либо возражений.

– Понимаете, этот вопрос мучает и простых людей, и науку уже не одну тысячу лет, и как решить его, никто не знает. Даже сам Юнг, а он по части мозгов толк-то знает непонаслышке, и то навряд ли помог бы вам.

– Это кто такой? Я о таком отродясь и не слышал.

– Ну, – смутился доктор такому упущению столичногообразования, – бывает, к тому же вы не профессионал,могли и не знать.

– А, что-знать-то? Мои прохиндеи, ну, эти, как их там, психологи, к которым я по пятницам хожу, если бы знали, сказали. А не сказали, значит, птица не того полета. Такведь?

14

Записки изсумасшедшего дома

Доктор в ответ только улыбнулся одними губами, а гость вприступе недоумения предложил:

– Так может, это, позвать твоего Юнга, пусть расскажет, что кчему, раз ты не способен?

Я и денег ему нормально отсыплю.

– Вы знаете, – снисходительно начал доктор, – Юнг уже давно покинул этот бренный мир и растворился вколлективном бессознательном окончательно.

– Вот доходяга! – притоптывая ногой, выругался гость.

– Но есть одна возможность, – подогревал интереспосетителя доктор, с непривычки для себя позарившись на кошелек незнакомца. Что ж поделаешь, иногда и такие уникальные экземпляры, испытываемые приступамиалчности, проигрывают духовную битву золотому тельцу.

– Какая, выкладывай! Я на все готов для воссоединениясемейных уз.

– Вы верите, что души бессмертны? – начал докториздалека плести кружева своей сети. Посмотрев как-тосомнительно на знахаря и обведя кабинет своимнедоверчивым взглядом, посетитель ответил, – Да, чеготолько в этом мире не бывает. Я такого в жизни

насмотрелся.

– Поймите меня правильно, – накидывал свое лассо психологической удавки доктор, – испокон веков, мы знахари, обращались за советами к духам, которые часто нас выручали. И в самых сложных ситуациях мы продолжаем просить у них совета, а они не отказывают нам –протягивают, так сказать, руку помощи и подставляюттвердое плечо взаимовыручки.

– Взаимовыручки? – машинально переспросил гость.

– Ну-у-у, и мы для них кое-что делаем, но это совсем другаяистория, – увиливал доктор.

– Подожди, подожди, – отходил от замешательства владыка земного мира, – ты что мне сейчас предлагаешь, к ведьмепойти?

– Да нет же. Мы все можем сделать сами. Прямо здесь, какговорится, не отходя от кассы,

– убеждал, все еще таращась на оттопыренный карман,доктор, окончательно потеряв разум от алчности, – У насопыт огромный, да и, так сказать, связи имеются.

– В смысле?

– Я предлагаю позвать дух Карла. Мы же, как ни крути, с нимколлеги.

– Карла? Это кто еще такой?

– Это и есть Юнг. Карл Юнг.

– А-а-а.

– Видите ли, в чем дело. Сам он довольно-таки неплохойпсихолог, но в его теории много белых пятен, да и ляпов он допустил прилично. Но перейдя в мир иной, так сказать, став частью нашего бессознательного, он смогсоприкоснуться в исконными архетипами человечества, а значит понять, где он ошибался и как все есть на самом деле. Короче, расставил все точки над и.

– Ты, что мне сейчас мозги крутишь? Какие архетипы! Я слов-то таких отродясь не слышал.

– Да нет же, я вам предлагаю обратится к самому первоисточнику. Он точно что-то толковое подскажет.

Яростно почесав затылок пухлой пятерней, тем самым всколыхнув застоялые мысли, пришедшие в движение, гость выдал довольно стройную фразу, – А давай, была не была.Зови своего коллегу по цеху, пусть расскажет, что тамвпотьмах загробного мира творится.

– Вы только не переживайте, все будет хорошо. И знаете, – начал исторический экскурс доктор, – вся проблема Карлабыла в том, что он родился не в свое время.

– В смысле?

14

Записки изсумасшедшего дома

– Понимаете, в то время у Карла клиентов было с гулькин нос, хотя известность уже настигла его, и рука славы неотпускала ни на минуту. Сам же Юнг очень хотелконвертировать её в презренный металл, но новизна егометодов отпугивала нерешительных граждан. Он даже подумывал сменить подход к лечению, но тогда егоуникальность уравнивала его со всеми остальнымидокторами его профиля, что противоречило голосу его гордыни. А он был слишком сильный для слабого до жёлтого металла человека.

– Короче, - перебил гость знахаря, – мне знать историю ни к чему, давай лучше браться за дело.

– Хорошо, только приведу проводника, – ответил немногоопечаленный доктор, любивший поболтать на свою тему.

– Кого? – недоумевая протянул посетитель.

– Ну, не самим же нам нырять на тот свет, чтобы с духами трепаться. Уж очень тонкое это дело, да к тому же и небезопасное, скажу вам.

– Небезопасное?

– Да. Нырнуть-то можно, да вот вынырнуть не всегда получается, могут не отпустить духи, так и застрянешь надва мира – тело здесь, а разум там.

– Так может, ну, его, к чертям, этого Юнга, – ужезасомневался гость.

– Не берите в голову, у нас все отработано до звона. Мы с неподражаемой Прасковьей Ивановной уже много лет неплохо справляемся. Она у нас контактором подрабатывает на полставки. Поэтому без нее, ну, никак нельзя! Женщина, скажу я вам, огонь, и здесь, и там себя хорошо чувствует.Никого не боится, ни злых духов, ни добрых. Кого хочешьотправит, куда надо.

Доктор, не дождавшись реакции гостя, взяв ноги в рукимигом исчез.

Спустя минут пять, а может и все семь, в дом явились двое. Наш доктор и немного странного вида женщина. Одета как-то по-особому. На лбу шпагат волосы держит, на руке какие-то браслеты с висюльками. Затодекольте льняного платья, как надо, и при хорошейчетверочке. В общем аверс производит приятноевпечатление. Нужно полагать, что и реверс тоже достойный.

Гость, разглядывая даму, подумал, – «А действительно, все как говорил доктор. Ну, не то, что бы красавица, ноженщина с шармом. А как смотрит, аж душу наизнанкувыворачивает, такой взгляд заманит даже махровогоотшельника. В общем, это вам не наши городские Горгоны, ей-богу».

Нужно отметить, что мысли у гостя ходили по извилистым нейронным тропам более стройными рядами, чем они же вылетали через уста. Эта особенность была непонятна иххозяину, что сильно его печалило в моменты, когда следовало бы сказать что-то умное, а не получалось.

– Знакомьтесь, – представил даму посетителю доктор, – Прасковья Ивановна. Прошу любить и жаловать.

– З-з-здравствуйте, Петр Петрович, – ответил посетитель,невольно погружаясь взглядом в глубокий вырез платьяспутницы знахаря.

– А, может, не надо, – заартачилась проводница в другие миры, – а то вновь меня ушатаешь, неделю будут сны всякиесниться, покоя не будет.

– Ну, перестань, все будет хорошо, – успокаивал доктор. А женщинапродолжала о своем:

– Я вот намедни с этим, ну, как его, – запамятовалаПрасковья.

– Тот, что тебя замуж звал, когда время придет в иной мирпереходить?

14

Записки изсумасшедшего дома

– Да! Он самый! Я с ним во сне каждый раз в полнолуниевижусь. Он во фраке, с цветами, а я во всем белом. Не, оно, конечно же, приятно, но это же там, а любви хочется здесь, – своеобразно флиртовала женщина, наблюдая за взглядомгостя.

– Да ладно тебе, Прасковья, – уже переводил тему разговора доктор, – не за бесплатно же мы тебя в иной мир посылаем. Да к тому же к интеллигентному человеку, а не какому- то шарлатану.

– Ну, хорошо, – невольно согласилась краснеющая женщина,набив себе цену.

– Итак, – начал доктор, туша свет и расставляя на столеразличные предметы оккультного толка, в спешкевытащенные из пыльного серванта, – сейчас вызовем Юнга,пусть расскажет, что, к чему.

Усадив за стол участников спиритического сеанса, подпалив какой-то пучок соломы с едким запахом,прокалившись, доктор взял своих гостей за руки.

– Ну, что, начинаем, – выдохнул организатор путешествия.

Проводница в знак согласия кивнула, закрыла глаза исильнее сдавила руку Петра Петровича, причинив впившимися ногтями острую боль, которая окончательно вывела гостя из амурных мечтаний.

Доктор, смотря куда-то в стол, прикрыв глаза, хриплымголосом забормотал:

– Карл, самый великий муж психологии явись к нам. Тебявызывает коллега по цеху.

Но в комнате ничего не происходило – видать не те слова. Доктор, попробовал еще несколько раз, но результат был тотже. Тогда в спешке раскрыв скрипящую створку шкафа,достал запыленную книгу с затертой обложкой, дряхлость которой не позволяла прочесть ее название. Развернувхрестоматию колдовства на закладке и проведя пальцем пошву, тем самым приминая непослушные страницы, докторгромко зачитал на немецком:

– Lieber Carl, ich lade dich zu einer Psychologiesitzung ein.Melde dich!

– А он что, фриц? – возмутился гость, нервно реагируя намелодию языка.

– Нет, просто он из Швейцарии.

– А-а-а, тогда пусть…

Подняв руки спиритистов над столом и повторивзаклинания еще пару раз, доктор умолк. В этот же мигконтактер затряслась. Ее волосы разметались, повиснувгустыми прядями до самых локтей. Плечи страннымобразом передернулись и втянули шею. Голованевообразимо запрокинулась назад, да с такой силой, что шейные позвонки захрустели, разрывая тишину комнаты на части. Медленно подняв голову, женщина повернулась кПетру. Широко раскрыла неподвижные глаза, пронизывая своим испепеляющим взглядом гостя. Губы до этогопрекрасные и вызывающие, сейчас скривились в злойусмешке. Широко раскрыв рот, как будто готовясь к укусу,контактер заговорила глубоким, заставляющим дребезжатьхрустальные бокалы, голосом.

– Что ты хочешь грешный человечишка?

– Я, я-я, – заикаясь начел лепетать гость, машинальноотодвигаясь от женщины.

– Его я знаю, – кивнула головой Прасковья в сторонудоктора, – а тебя нет. Говори, зачем потревожил?

– Ну-у-у, тут у меня проблема есть, даже не знаю, как исказать, – лепетал гость, безрезультатно выдирая руки из цепких пальцев контактера.

– Не дергайтесь, – тихо прошептал доктор, – иначе контактбудет потерян, и мы потеряем Прасковью.

– У меня в семье появились небольшие п-п-проблемы, –заикался гость, – а люди г-г- говорят, что вы самый лучший по этой части с-с-специалист.

– Что, жена на стороне самовольничает? – глумилсястарый психолог, знающий не понаслышке истинноеположение амурных дел несвободных женщин.

14

Записки изсумасшедшего дома

– Если бы, все гораздо хуже. Дети от рук отбились. Точнеепока только старший.

– А-а-а, всего-то. Это известная проблема. Так что тыхочешь? – спрашивал дух неподвижными устамиПрасковьи.

– Р-р-решить её. Только и всего.

Контактер громогласно рассмеялась одними губами,притягивая к себе Петра Петровича. В комнате неожиданнопохолодало, дым от травы потянулся в самый темный угол,уведя за собой взгляд испуганного Петра, который уже дважды пожалел о сеансе.

– Решить её должен ты сам. Ведь ты и есть её причина, –ответил Юнг.

– Но к-к-как? Я н-н-не умею.

– Я помогу тебе. Уж слишком долго засиделся без дела вэтих катакомбах человеческого небытия, да и должок у меняперед доктором. Но для начала тебе следует понятьпрописные истины психологии.

– Я готов, – быстро согласился посетитель, как можнодальше отодвигаясь от стола.

– Тогда слушай.

В знак одобрения доктор кивнул Петру.

– Там, при жизни, многие вещи были мне непонятны по причине скудности знаний психологии о глубинах человеческого бытия. Но попав сюда, в самую гущу архетипов, я многому поднабрался. Благо есть, на что посмотреть и из чего выбрать.

Который раз слушая речь Юнга, доктор помотал головой, тем самым давая гостю знак не перебивать важного духа.

Карл же продолжал:

– Основная причина большинства бед людей в том, что они не понимают всей глубины тех инстинктов, которыми их щедро наделила природа. Каждый её «подарок» для чего-тонужен и не бессмыслен. Попытка их игнорироваться как рази приводит к проблемам.

– Что вы имеете ввиду? – не выдержал гость и по властнойпривычке перебил духа.

– Какой же ты невежливый. Я тебе рассказывают все по порядку, так сказать от первого пришествия, а ты, – упрекалдух нетерпеливого слушателя, устами Прасковьи.

– Я прошу простить моего гостя, – вмешался доктор, видя начинающийся разлад, – он первый раз на этой лекции,поэтому просто хотел уточнить некоторые моменты.

– Да, да, – закивал Петр, соглашаясь со спасительной речью.

– Ну, хорошо, если первый раз, тогда буду точен в деталях, –ответил Юнг и продолжил,

– на первых порах основной задачей людей был ростпопуляции. Именно для этого природа дала им инстинктразмножения, неподвластный разуму. И чтобы популяцияросла быстрее, она, как самый искусный организатор, еслитак можно сказать, заставляет людей создавать своисобственные племена.

– Но как? – недоумевал Петр.

– Не спешите, моя мысль еще не достигла своего апогея, – снисходительно произнесли уста Прасковьи, на очередную выходку гостя, – так вот, как бы ни показалось странным,росту популяции мешает матерный инстинкт. Ведь он, так необходимый в самом начале жизни становится чрезмерным впоследствии. Именно такая забота старших о младших недает племенам увеличивать ареал своего обитания. А безэтого не будет и роста популяции, ведь внутри племени сразу же возникает социальное напряжение, губительное для людей. Губительное в самом прямом смысле этого слова.

В качестве согласия доктор кивнул, хотя сам о сказанном ине подозревал, но поддержать дипломированного коллегуследовало, а дух все продолжал вещать о своем:

– И чтобы его не допускать, природа вложила где-то вархетип бессознательного особенную логику поведениявходящих во взрослость молодых особей.

14

Записки изсумасшедшего дома

– О-о-о. Вот здесь можно поподробнее, – заинтересованно произнес Петр, нервозно вспоминая о своем отпрыске.

– Конечно, – не слезал со своего конька Юнг, – так вот, чтобы создалось новое племя, оно должно безболезненно отпочковаться от основного. А как это сделать, когда работает матерный инстинкт. Как понимаете – никак.

Петр, не замечая боли от затекших рук, жадно, словно первокурсник, внимал каждому слову.

– Вот для этого и создается подсознанием конфликтная ситуация как раз в период полового созревания особей. Иособи созрели, и место, куда им уйти из племени, есть. Делоосталось за малым – порвать родственные связи. А как это сделать? Очень просто, должен быть непреодолимыйконфликт, стирающий всё то положительное, что былораньше. Тогда молодые особи свободно уходят, чувствуя ложное ощущение избавления от чрезмерной опеки. Астаршие поколения, изрядно намучавшись от конфликтов,махнув рукой, отпускают отпрысков восвояси.

– Но это же работало в пещерное время, когда были еще родоплеменные отношения, – выдал свое неожиданностройное умозаключение гость.

– Не скажите, – ответил дух, – поменялись лишь декорации, алогика поведения та же.

– Тогда возникает главный вопрос – как её преодолеть? – удивлял гость.

– Вот мы и подошли к сути, – произнесли уста Прасковьи,смотря пустыми глазами куда- то вдаль.

Здесь уже и доктор заинтересовался, ведь этот диалог обогащал и его гудвилл, позволяя в дальнейшем рубитьлегкое «бабло», подобно психологу, нещаднопрокачивающему своих пациентов третьесортными нарративами.

– Как я узнал, разбирая пыльные полки архетиповчеловечества, – продолжал дух, – всех детей природа наделила особой картиной мира, где ребенок видит себя в самом центре вселенной. С ней он рождается, растет ивзрослеет. И именно эта проблема – иллюзия пупа земли иявляется генератором его поведения, достигая своего пика кначалу отрочества. Не преодолев ее к концу детства, он неизбежно входит в конфликт с родителями.

Тут уже доктор не смог сдержать своего любопытства испросил:

– Получается, что утешениями и волшебными пилюлямипроблему не решить?

– Конечно. Если все упирается в логику поведения, то окаких пилюлях может идти речь!

– Так чем же нам помочь страждущим?

– Тем, кто еще пребывают в детстве, нужно доходчиво объяснять, что не на них мир клином сошелся. Что они только часть этого большого мира. И чтобы хоть что-то из себя представлять в жизни, нужно расширять свой кругозор.

– И че, поможет? – усомнился Петр в предложенном методе.

– Со всем уважением, если вы не знаете, то я вам скажу, аесли забыли, то я вам напомню. Еще выдающийся Сократ сказал: «Чем больше я знаю, тем больше понимаю, что я ничего не знаю».

– А делать-то что, светило? – продолжал настаивать наконкретике нахальный гость.

– Я не только полагаю, я в этом убежден. А если вы мне неверите, то можете сами в этом убедиться, заглянув к нам,так сказать, на огонек, – приглашали уста Прасковьи,притягивая за руку гостя ближе к себе с непреодолимой силой, не свойственной женщине.

– Нет уж, лучше я поверю вам на слово, – сопротивлялся нетолько физически гость.

– Так вот, чтобы вас окончательно покинули все сомнения, я скажу, что как только человек, особенно маленький, начинает познавать мир во всем его многообразии, он самнаходит подтверждения слов родителей о реальныхмасштабах внешнего мира, где он

14

Записки изсумасшедшего дома

только маленькая частичка. И замечу, что после этого его любовь к родителям только крепнет.

– Прям уж и крепнет? – ёрничал гость.

– Да, не сомневайтесь. Здесь срабатывают инстинкты. Ведькаждый хочет быть защищен в этом огромном мире, а кто, как не родители, сделают это лучше.

– Ну хршо, – по обыкновению проглатывая буквы, но все еще держа стройную мысль, согласился Петр, – а как бытьсо старшим, он уже порвал пуповину родства и мчитсясломя голову в этот мир?

– Простите, вы сейчас про кого? – уточнил дух.

– Я про детей, что, как вы сказали, уже готовы покинуть стаю и уйти в свободное плавание.

– С этими не все так просто. Во-первых, ментальная связьс ними практически потеряна. Это факт, чтобы вы ни утверждали. Во-вторых, их картина мира в ближайшее время не изменится, слишком сильно давление впитанных вдетстве стереотипов.

А поэтому они все равно будут ощущать себя пупом земли. Исходя из этого следует предоставить их самим себе, однако не забывая всегда бытьрядом и быть готовыми помочь.

– Ты что это мне советуешь, колдун чертов! Отпустить их на все четыре стороны в этот страшный мир? – негодовалпереполненный отцовскими чувствами Петр.

– Не то что бы отпустить, а дать прочувствовать на себе всю ошибочность своего представления о реальности. Как только жизнь будет давать им уроки, они быстро поймут,что где-то они себя довольно сильно переоценили. И вот здесь на сцене жизни должны появиться вы, но не как тот,кто будет немым укором их ошибок, а как друг,протягивающий руку помощи в трудную минуту. Причём друг, что забывает старые споры и готов строить новыеотношения с чистого листа.

– Но это же все равно, что наступить на горло своей песне. –возмущался гость.

– У вас есть выбор, либо петь и дальше свою песню, ничего не изменив в судьбе детей, либо поступиться принципами и изменить все лучшему. Тем более это же вы допустили ошибку – оставили отпрыска во власти иллюзий.

– Он прав, – подхватил доктор, поддерживая коллегу,внутренне соглашаясь с его мнением, – это самоеправильное решение в такой ситуации.

– Ну, если так, то …, – поддался на уговоры Петр.

– А что касается подрастающей поросли, – начали пересохшие уста контактера, – то помните, что детям нужноиграть с опасностями. Именно они развивают в нихспособность к самообладанию в самых сложных ситуациях. А кроме этого, такие игры выступают источникомтворческого начала – залогом культурной состоятельности вбудущем.

Доктор, увлекшись речью, ненароком сбросил локтем хрестоматию на пол, тем самым вызвав клубы пыли,поднимающиеся вверх. В этот миг контактер чихнула отпыли, разлетевшейся от старой книги, и придя в себя уставилась на мужчин непонимающими глазами.

– Это, что, всё? – возмутился гость.

– Что происходит? – недоумевала Прасковья.

Беря женщину за руку и успокаивая, доктор произнёс, – все хорошо. Контакт состоялся, ты молодец, хорошо справилась.

– Какой справилась! – бранился гость, – Прервала на самом важном месте! А, ну, давай, подруга, ныряй назад заэтим колдуном, – хрипя настаивал гость.

– Тихо, тихо, – взяв за руку уже гостя, начал доктор, – духвсе, что нужно, сказал, к тому же он отдал старый долг ипоэтому больше не придет. По крайней мере, сегодня, этоточно.

Поспешно достав из кармана пилюлю, доктор дал её гостю:

14

Записки изсумасшедшего дома

– Положите под язык, сразу поможет.

Последовав совету знахаря, гость мгновенно почувствовал небольшое облегчение. Но в груди все равно трепеталоволнение, как сигнал о несогласии души с неожиданнойразвязкой. Отпустив руку женщины и оглядев профессиональных спиритистов взглядом, в котором угадывалось несогласие, насильно заглушенное химией, гость вынул из кармана сверток зеленой бумаги, туго перетянутый резинкой. Машинально отсчитав солиднуюпачку банкнот и пододвинув полускрученные бумажки к доктору, произнес, – Надеюсь, этого хватит за беспокойство и неприятности.

– Вполне, – уже как-то безучастно смотря на «зелень»,произнес доктор. По всей видимости вожжи золотого тельцабыли упущены, и медицинский наездник сбросил с себяприступ алчности.

– Ну, ладно, раз больше ждать нечего, то я пойду, – сказалгость и встав, пошел к выходу тяжелой походкой, заставляяуныло скрипеть старые половицы под большим весом.

Доктор же, посмотрев на приходящую в себя Прасковью, отсчитал положенные ей дивиденды от совместногопредприятия и, пододвинув поближе, произнес:

– Держи, это твое. Сегодня ты хорошо поработала, приходи вчувства.

С трудом запихнув деньги в нагрудный карман, расположенный аккурат под сердцем, где изгиб мелкой бахромы, пришитый по краю волнистой строчкой, подчеркивал форму бюста, женщина спросила:

– Ты мне хоть поведаешь, о чем говорил Карл? Мне же интересно, за какими тайнами я погружаюсь во тьму мирадухов.

– Не переживай, я все тебе расскажу. Но для начала мне самому следует обдумать услышанное. Ведь сказанноеЮнгом может послужить переворотом в нашей науке.

– Договорились, – ответила женщина и пошла домой уставшей походкой.

Продолжение читайте https://vk.com/public222095683

Очерки, находящиеся вработе: О медицине

О физике

О культуреОб экономикеО разном

Забавны истории

Я отправился в Гион под вечер, чтобы увидеть его таким, каким помнил по фотографиям, малолюдным, окутанным романтичным флёром полумрака. Густой влажный воздух пропитался томными незнакомыми ароматами. Перейдя через мостик, я оказался на неширокой улочке, по обе стороны которой тянулись вдаль деревянные двухэтажные дома. Сердце гулко стучало и на лбу выступил пот, когда я стал оглядываться в поисках заветного «чайного домика». Как встретят меня в нём? Буду ли я желанным гостем, или всего лишь очередным «гэйдзином», чужеземецем? Что я почувствую, оказавшись рядом с настоящей гейшей? От волнения я чуть не пропустил знакомую по книгам чёрную табличку с иероглифами возле входа в один из домов. Изящный красный фонарик с круглой крышечкой и подвеской, так некстати напоминающий Амстердам, приветливо горел над входом. Я замер перед дверью, пытаясь совладать с чувствами, разрываясь между желанием войти и быстро растущим страхом. Что-то тревожно звало меня из глубины души, необъяснимое, но бесконечно дорогое. Словно я забыл о чём-то важном, и теперь мог никогда больше не вспомнить, потерять навсегда.

* * *

Когда я впервые увидела его, – он стоял перед дверью в чайную, не решаясь зайти. Я приветливо распахнула дверь, улыбнулась, – а он не смог улыбнуться в ответ, так волновался. Красивый европеец, подумалось мне: высокий, стройный, со светлыми волосами и ресницами, окаймляющими огромные голубые глаза. Такой красивый, и такой чужой здесь в своём хорошо сидящем костюме. Я показала рукой – проходите, а он споткнулся о порог и чуть не упал на меня. Как тут не рассмеяться! «Кто там, Мамэсудзу?» – спросила старшая сестра из-за перегородки. «Ещё один чужеземец!» – ответила я, заранее решив, что не отпущу его, даже если сестра будет против. «Веди его к нам!» – приказала сестра, обрадовав меня и избавляя от необходимости спорить. «Мамэсудзу!» – отчётливо произнесла я, притронувшись рукой к груди. Европеец встрепенулся, быстро облизнул губы, дотронулся до прически. «Арексэй» – произнес он. «Арек-сэй!» – повторила я. – «Красиво! Проходите, Арек-сэй!» На всякий случай добавила по-английски: «Добро пожаловать!»

* * *

Девушка, встретившая меня у входа, теперь сидела рядом и не выпускала меня из поля зрения, угадывая любое желание. Когда мне стало жарко и я начал снимать пиджак – помогла, а затем аккуратно его сложила. Извлекла откуда-то веер, стала омахивать меня. Я попытался протестовать, она мягко улыбнулась и продолжила своё дело. В средних размеров комнате на циновках разместилось несколько мужчин, все европейцы, рядом с каждым сидела гейша. В центре комнаты на миниатюрной сцене одна из гейш играла на национальном трехструнном музыкальном инструменте. «Моя» гейша, Мамэсудзу, как она представилась, подливала желтый чай в высокую пиалу, с улыбкой поглядывая мне в глаза. Я смотрел на сцену, слушал непривычные звуки музыки, потягивал горячий напиток, а сам ни о чём не думал, да и не смог бы, если бы попытался. Вы когда-нибудь попадали в сказку? В давно увиденный, но хорошо забытый сон? Я плыл, будто пьяный, по волнам неземного блаженства, заворожённый нехитрым волшебством уютного чайного домика и окружавших меня женщин. Чувство тревоги постепенно приглушалось, напряжение отпускало.

Я осмелел, начал улыбаться Мамэсудзу в ответ, всё откровеннее разглядывая её.

Миниатюрная, в ярком кимоно, украшенным цветами и широким поясом, завязанным на спине узлом, с высокой копной вороных волос, умело собранных и благоухающих цветочными ароматами, — она казалось неземной феей, самой утончённой красавицей. Тёмные миндалевидные глаза притягивали всё сильнее, а маленький алый ротик, когда она обращалась ко мне на своём воркующем наречии, превращался в самый желанный цветок в моей жизни. Я уже почти не помнил себя, когда музыка прекратилась, и «моя» Мамэсудзу вышла в центр комнаты.

* * *

Он такой смешной, этот европеец. Сначала всего боялся, смущался. А теперь рассматривает меня, заставляя щёки под пудрой покрываться румянцем. Не помню, чтобы раньше чей-то взгляд так волновал меня. Старшая сестра говорила, что придёт время — и я встречу своего «данна», покровителя, и хорошо, если смогу полюбить, но это казалось таким далёким и несбыточным. И вот пришел Арек-сэй, и сердце замирает в груди, предвкушая что-то необыкновенное, чего никогда не происходило со мной, и возможно, никогда больше не повторится.

Когда настала моя очередь танцевать, я неожиданно задумалась. Что сказать ему, признаться ли в тех странных чувствах, что он, сам того не ведая, пробудил во мне? Или рассказать о том, что я люблю? О цветущих деревьях в саду за городом, и о прохладе весеннего утра? Я не заметила, как начала двигаться, прикрыв глаза и не думая о том, что делаю. Мне казалось, — я стала мотыльком, порхающим над цветущей сакурой, не желающим улетать, сопротивляющимся ветру, и закону жизни – чтобы остаться здесь, в счастливом городе цветов и ив, Карюкай, рядом с тем, что мне так дорого, навсегда, даже ценой самой жизни...

* * *

Никогда не видел я ничего более трогательного и волнующего. Мамэсудзу не танцевала, нет, она летала над сценой, кружась и взмывая вверх. Сколько чувства было в её грациозных движениях, сколько страсти, тяги к жизни и, вместе с тем, тайны! Полуприкрыв глаза и глядя в мою сторону, но как-бы сквозь меня, она гипнотизировала, притягивая всё сильнее. Тревога, уже почти отпустившая меня, вернулась снова; гулкие удары сердца подчёркивали теперь каждое движение маленькой гейши. Простирая ко мне руки, с тоской и отрешённостью на лице, – она звала меня, и мне хотелось вскочить и прижать к себе, укрыть от остального мира, защитить. И вместе с тем ладони холодели, а лоб покрывался испариной, будто я стоял перед бездонной пропастью, готовый исчезнуть в ней навсегда.

Но вот движения стали замедляться, гейша опустилась на колени и на губах её несмело заиграла улыбка. Она провела ладонями по воздуху, гладя что-то бесконечно дорогое и любимое, и вдруг рухнула на пол, словно бесчеловечный кукловод внезапно отпустил невидимые нити.

Похоже, Мамэсудзу потеряла сознание, и одновременно нарушилась необъяснимая, волшебная связь, возникшая было между нами. Я словно очнулся от сна, часто дыша и чувствуя, как неприятно холодит спину пропитавшаяся потом рубашка. Взглянув на гейшу, увидел её как бы впервые: маленькое тщедушное тельце в роскошном одеянии, с таким далёким и непостижимым азиатским лицом, покрытым толстым слоем пудры.

Комната вдруг наполнилась резкими гортанными звуками: женщины окружили Мамэсудзу, подняли на руки, понесли за перегородку. Я встал на ноги, пошатываясь, чувствуя необъяснимую слабость, как после болезни. Каким чужим теперь казалось мне всё вокруг! Как неуютно и тесно стало в этом душном чайном домике. У меня осталось только одно желание: поскорее вернуться домой. Сгорая от стыда, я неловко совал одной из гейш стодолларовую купюру, мечтая исчезнуть из этого заведения, квартала, города навсегда.

* * *

Когда я очнулась, Арек-Сэя уже не было. Доброе лицо старшей сестры склонилось надо мной, её нежная рука ласково дотронулась до щеки. «Бедная, маленькая Мамэсудзу, – прошептала она. – Разве можно подвергать сердечко таким испытаниям?» Я не ответила, потому что почувствовала, как глаза наполняются горячей влагой. Мне захотелось отвернуться, но рука сестры удержала меня. «Молчи, Мамэсудзу. Плачь.

Ты отважный мотылёк, но это была не твоя сакура». Я ухватила её руку своими руками, уже не стесняясь слёз. «Но ведь сердцу не прикажешь!» — воскликнула я. «Не прикажешь... — не стала спорить старшая сестра. — Не надо приказывать. Оно и само знает всё, что ему нужно... Умеет любить... Умеет забывать... Умеет ждать...» Я прикрыла глаза, а сестра нараспев прочитала: «О, сколько их на полях! Но каждый цветёт по-своему, — вот высший подвиг цветка!»

(с) Сергей Матвеев

Прямо перед нами, чуть ниже, пушистые кучевые облака обступали гору со всех сторон. Сквозь редкие прорехи виднелись бесконечные вершины, уходящие к горизонту.

– Скажи, па. Есть вообще в жизни любовь? – Майя повернула ко мне лицо, огромные синие глаза искрились на солнце.

– А ты как думаешь?

– Думаю, любовь придумали, чтобы друг друга мучить. Иначе почему от неё сплошная боль.

– Это спорный вопрос, Майя. Любовь это наиболее ценный дар.

Майя наклонилась, подняла с земли камешек. Размахнувшись, швырнула его в прозрачную пустоту перед собой.

– Теорию я знаю. Я о практике. Почему чем больше любовь ищешь, тем недосягаемее она оказывается?

Я развёл руками. Ну что я мог ей сказать? Маленькой индиго, не по годам развитой, умной и чувствующей, как взрослая. Остающейся при этом беззащитным ребёнком. Ребёнком, способным к телепортации, далеко превзошедшем в этом отца.

– Взгляни на это иначе, – я поднял с земли упавшую куртку и снова водрузил ей на плечи. – Тебе кажется, человек прозябает в темноте и пустоте, которую лишь изредка освещают вспышки света под названием любовь.

– Очень похоже, – подтвердила она. – Если вообще освещают.

– А ты представь, что всё наоборот.

– Это как?

– Что мы постоянно, вечно пребываем в поле любви, и лишь изредка в нём случаются временные разрывы, или провалы, в общем, вкрапления другой материи.

Майя, не отрываясь, смотрела на меня.

– Это всё меняет, – поспешил я развить мысль. – Ведь так?

– Хочешь сказать, что я люблю, любима, живу в поле любви, но иногда попадаю в полосу энтропии? – девочка нахмурилась.

– Ну, к примеру, – подтвердил я.

– Хорошая мысль, – Майя снова поджала к себе колени, привычно обхватив их руками. – Но в реальной жизни от этого ничего не меняется.

– А что бы ты хотела изменить? Что тебя не устраивает?

– Мне не хватает любви.

– Неужели нашей с мамой любви тебе мало?

– А я не о вас говорю. Мне не хватает любви вокруг, в целом, от человека к человеку. Все слишком жестоки, такое ощущение, как будто война идёт.

Теперь задумался я. Она права. Только что же мне на сей раз ответить?

– Может, как раз и идёт, – тихо произнёс я.

– Между кем и кем? – её глаза снова смотрят в мои, и я опять, как и всегда, начинаю тонуть в них. Нет, транс нам сейчас не нужен.

– Важнее другой вопрос, дочка.

– Какой?

– За что.

Она поморгала.

– Ты про душу?

Я не ответил. Встал, прошёлся взад и вперёд. Вгляделся вдаль.

– Па, а мужская любовь? Насколько она важна для женщины?

Девочке восемь лет. Прекрасный возраст, чтобы задавать такие вопросы. Я вздохнул.

– Ты сама всё узнаешь. Судя по всему, очень скоро.

– Ну важна?

Я улыбнулся.

– Думаю, она примирит тебя с нашей реальностью.

– Хорошо бы, – вздохнула Майя, и снова нахмурилась. Мы опять помолчали.

– Смеркается! – заметил я, показав рукой на далёкий красный диск, заходящий за одну из вершин. – Скоро станет совсем холодно.

– Ну и что? – девочка смотрела куда-то сквозь меня отсутствующим взглядом.

– Пора домой! – намекнул я.

– Не хочу.

– Чай. Горячий.

– А к чаю что? – в её глазах появился лёгкий интерес.

– Мама печенье испекла. Просила передать тебе, что остывшее оно не такое вкусное.

– Печенье? – переспросила она.

– С изюмом! – подтвердил я.

– Ладно, уговорил.

Громкий хлопок спешащего занять возникший вакуум воздуха возвестил о её исчезновении.

– Слава Богу! – вздохнул я.

Закрыл глаза, расслабился.

Привычно провалился в бездонный колодец пространства-времени, на другом конце которого меня ждали любящие супруга с дочерью и горячее печенье с изюмом.

(с) Сергей Матвеев