«Увидев народ, он взошёл на гору; и когда сел, приступили к нему ученики его. И он, отверзи уста Свои, учил их, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», -так написано в «Евангелии от Матфея», и так могут звучат только слова поэта. Говорят, в «Септуагинте» всё это звучит ещё более поэтично. Текст богодухновенный, по словам православных богословов, то есть написанный от дыхания Бога. В арамейском же языке вообще у этих слов есть своя внутренняя ритмика и размерность. Русский язык передаёт эту речь Христа своей тягучей раскатистой красотой.
Литературность Евангелия признана всеми, но не всеми прочувствована. Это сложная, многоуровневая литература, где в каждом смысле есть свой скрытый смысл. Это сложно даже для сегодняшнего искушённого элитарного критика и читателя. Искусственные смыслы, сконструированные жаждущими славы и денежных венцов людьми, не идут ни в какое сравнение с гармоникой евангельских истин, льющихся подобно живой воде, со страниц непридуманной литературы. Язык Евангелия прост и мудр, как просты и мудры слова старика, прожившего жизнь, как просты и мудры слова Бога, пришедшего в этот мир в пыльных одеждах с посохом в руках. Сама подача, написание, построение фраз говорит в то же время о колоссальной внутренней работе, которую проделали авторы, осуществляя ответственную работу по описанию жития своего Учителя и, главное – по донесению смысла нового и для древнееврейского, и для античного общества вероучения. «При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения», - сказано в «Евангелии от Луки». Христос мог сказать проще, например: «Не копите, так как накопленное не определит вашу жизнь», но сказал именно так, так сказал. Сама форма притч и притчевая манера донесения смысла, вообще манера разговаривать сильно сказалась на стилистике и форме евангельского текста, она определила его литературу как новую генетическую жанровость, революционность текста, в котором писатель не указывает, а подталкивает к пониманию читателя, не тыкает читающего головой в прописные истины, а подводит за руку и даёт возможность осмысления и выбора. Личность Христа в Евангелии преломляется сквозь индивидуальное осознание авторов, без сомнения, находящихся в некоем потоке божественной энергии, который можно и нужно назвать Святым Духом, иначе как ещё его называть? Эта энергия помогает евангелистам сложить воспоминания – свои и чужие – в стройный ряд не просто письменной речи, а завершённых произведений со своим развитием действия, кульминацией и концом. Эти труды настолько непохожи на то, что было написано до этого (включая ветхозаветные жития пророков), что могут считаться началом новой литературы, отличной от античного мироосознания в текстах.
«Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. И, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался, как мёртвый, так что многие говорили, что он умер». Это фрагмент из «Евангелия от Марка». Мы намеренно не указываем главу и стихи, так как нас интересует не религиозный аспект текста, а его литературное лицо. Своеобразие текста заключается и в расположении прилагательных после существительных, и в нахождении глаголов в конце предложения, после всех оборотов, и в союзе «и» в начале фраз, и в некоем «правильном» подборе слов, обеспечивающем наиболее сильное воздействие на сознание читателя. Уходя от вышеуказанного филологического механицизма, мы можем утверждать, что порядок слов в Евангелии не был случайным. Если учесть постоянное воздействие мистической силы Бога, каким-то особым образом упорядочивающей строй мысли авторов, то нам не покажется странным намеренная поэтичность «банальных» высказываний, их некоторая возвышенность, поднимающая человека со всеми его грехами с земли для того, чтобы Творец мог более пристально внимательно рассмотреть то, что он создавал, и то, что в итоге получилось.
«И всякому, кто скажет слово на Сына Человеческого, прощено будет, а кто скажет хулу на Святого Духа, тому не простится», - изрекает Лука слова Спасителя в своей версии евангельской истории. Мы приводим этот фрагмент потому, что литература является не только искусством слова, красивым живописанием мира знаками, но и тайным смыслом этих знаков. В Евангелии много конкретных сообщений напрямую от Бога относительно многих сфер жизни человека и не только человека. В тексте о Святом Духе Христос прямо говорит о том, что существует непрощение за оскорбление Духа Божия. Почему? Этот вопрос для умов христианским мыслителей, и многие из них дали на него свой ответ. Здесь можно долго говорить о живой силе Бога, о течении энергий, которые не только питают жизнью, но и поддерживают саму реальность этого мира, и о том, что нельзя отсекать от себя эти энергии, нельзя плевать в колодец, из которого пьёшь ежесекундно, однако, не это в данный момент есть предмет нашего разговора с читателем. «Евангелие от Луки», кстати, признано самым литературным из всех четырёх текстов книги, самым богатым в словарном и образном отношениях, могущее стать без всяких ссылок на религиозность просто прекрасным со всех точек зрения текстом поздней античности. Мы же говорим о том, что Евангелие как литературное «издание» умирающего еврейско-античного мира, собрание вначале разрозненных текстов о жизни Иисуса Христа, есть некая инструкция к существованию самого человека, это мировая классика периода раннего имперского Рима, рассказывающая о том, как жить, чтобы попасть на Небо.
Один священник рассказывал мне, что все ошибки, опечатки, вписки, вклейки, вставки в Евангелие, а тем более сам подбор четырех текстов, закреплённый на Вселенском соборе, были одухотворены, богодухновенны, так сам Святой Дух вёл как писателей этого текста, так и его составителей и редакторов. Фатальность этого понимания заключается в том, что Евангелие как книга создавался Богом руками людей. Это новые скрижали, написанные божественным разумом через своих помощников и проводников в нашем, не самом верхнем, мире. Новый завет, Завет Бога и человека. От лица некоего всемирного Человека этот договор подписали апостолы, они контактировали с Богочеловеком и признали его своим Учителем, они приняли благую весть и понесли её по миру, они объяснили новый порядок вещей, который, как оказалось, всегда был неизменным: безгрешный образ жизни и любовь и милосердие к ближнему. Двое из апостолов – Матфей и Иоанн – вошли число евангелистов. Другие двое авторов текста были близки кругу 12 учеников Христа и совершали первые миссионерские походы вместе с первыми отцами Церкви. Марк был соратником Петра, описывая петровы воспоминания о событиях 30 – 33 годов нашей эры в Иудее и Израиле, Лука являлся сопутником и содеятелем Павла в его проповеднических странствиях, во многом находясь под влиянием святителя. Хотя и Марк, и Лука упомянуты в евангельских текстах и лично были знакомы с Христом (Марк, как общепринято думать, предстаёт в образе юноши, за которым погнались солдаты после ареста Иисуса и сорвали с него одеяние, оставив убегающим и обнажённым; Лука был одним из тех двоих, кто шёл по дороге из Иерусалима в Эммаус после распятия Христа, и, встретившись со Спасителем, вернулся обратно к апостольской братии в еврейскую столицу). Церковное понимание и интерпретация Страстей Христовых иное, чем у научных апологетов, так как кроме исторически доказанных фактов здесь присутствует постоянная метафизика Божественного присутствия, Божьей благодати, схождения Святого Духа на участников событий, что в научном мире подвергается полному отсечению.
Божественное Провидение и план, который Бог приготовил каждому существу, живущему на Земле, особенно ярко в христианской мистике проявляется в отношении к евангельскому тексту, который формировался несколько столетий в окончательное каноническое собрание четырёх рукописей, вошедшее в состав Нового Завета вместе с «Деяниями» и «Посланиями» апостолов. Этот текст стал таким, каким должен был стать, а не таким, каким его хотели сделать люди. В этом смысл евангельской метафизики.
